Солнце и Замок

Поутру я принялся приводить дом в порядок, разбирая и заново перекладывая готовые обвалиться участки стен. Хозяйка, некоторое время понаблюдав за мной, отправилась в город и воротилась лишь к вечеру.

На следующий день я пошел за ней. Путь ее вел в другой дом, куда больший, где ей надлежало молоть ручным жерновом зерна маиса, стирать белье и подметать. Усвоивший к тому времени названия нескольких предметов обихода из тех, что попроще, я принялся помогать ей всякий раз, когда понимал, как взяться за дело.

Хозяином дома оказался местный шаман. Служил он божеству, устрашающее изваяние коего высилось на востоке, сразу же за окраиной городка. Проработав на его семейство еще пару дней, я выяснил, что богослужения свершаются рано утром, до моего прихода. После этого я начал подниматься раньше обычного и носить хворост к алтарю, на котором шаман жег муку и масло, а в праздник летнего солнцестояния под топот босых ног танцующих и дробь небольших барабанов перерезал горло жертвенной коипу. Так я и зажил среди этих людей, по возможности деля с ними их жизненные заботы.

Дерево в городке ценилось едва ли не на вес золота. В пампе деревья попросту не растут, и отвести под них удавалось только границы полей. Топливом для очага рослой женщине, как и всем остальным, служили сухие маисовые стебли, листья и кочерыжки, перемешанные с высушенным на солнце навозом. Порой стебли маиса горели даже в огне, каждый день возжигаемом шаманом, когда он с пением и молитвами ловил священной чашей лучи Старого Солнца.

Стены домика рослой женщины я переложил, а вот с крышей на первый взгляд мало чем мог бы помочь. Жерди в ней оказались невелики, источены временем, около полудюжины изрядно растрескалось. Поначалу я думал подпереть кровлю колонной из камня, но тогда в домике, тесном и без колонны, стало бы вовсе не развернуться…

Поразмыслив, я снял провисшую кровлю целиком и заменил ее арками на манер тех, которые видел в пастушьей лачуге вроде пчелиного улья, где когда-то оставил накидку ордена Пелерин, сложенными из речного камня, перекрещивавшимися над самой серединой домика. Из такого же камня с измельченной землей и жердями старой кровли получились леса, без которых до завершения арок было не обойтись, а стены я, чтобы кладка могла выдержать удар снаружи, укрепил новыми камнями, натасканными с реки. На протяжении строительства нам с хозяйкой пришлось ночевать под открытым небом, однако на неудобства она не жаловалась, а когда стройка подошла к завершению и я, как прежде, оштукатурил крышу «улья» илом, смешанным с соломенной сечкой, у нее появилось новое, высокое и прочное жилище.

В начале работы, пока я разбирал старую кровлю, никто мной особенно не интересовался, однако стоило мне, покончив с этим, взяться за сооружение арок, мужчины то и дело приходили с полей поглядеть на меня, а кое-кто даже предлагал помощь. Когда же я разбирал остаток лесов, на стройку явился шаман собственной персоной, ведя за собою гетмана городка.

Некоторое время оба расхаживали вокруг дома, но как только сделалось ясно, что кровлю больше не подпирают леса, вошли внутрь с факелами, а затем, когда работа моя подошла к концу, велели мне сесть и принялись расспрашивать о ней при помощи множества жестов, так как на их языке я все еще изъяснялся из рук вон плохо.

Я рассказал все, что смог, объяснив им устройство крыши при помощи плоских камешков. Тогда они перешли к расспросам обо мне самом: откуда-де я пришел и зачем живу среди них. Мне так долго не с кем было поговорить, кроме хозяйки дома, что я, запинаясь, захлебываясь, поведал им (уж как сумел) обо всех своих похождениях. На то, что мне поверят, я не рассчитывал – довольно, что хоть кто-нибудь меня выслушает.

Наконец, выйдя за порог, чтоб указать на солнце, я обнаружил, что заикался, мямлил и неумело рисовал на земляном полу до самого вечера. Рослая женщина сидела у двери, и свежий, прохладный ветер пампы трепал ее волосы. Шаман с гетманом тоже вышли наружу, и в пляшущих отсветах их факелов я разглядел немалый страх на ее лице.

Я спросил, что стряслось, однако, прежде чем она успела ответить, шаман разразился пространной речью, из каковой мне удалось понять не больше десятой доли. Едва он умолк, столь же долгую речь завел гетман. Слова их привлекли к нам обитателей соседних домов, вооруженных кто охотничьими (особой воинственностью этот народ не отличался) копьями, кто теслами либо ножами. Я, обернувшись к хозяйке дома, спросил, что происходит.