Солнце полуночи

– И я тебя, – пролепетала она.

Я невесело рассмеялся:

– Знаю.

В том-то и беда.

Борясь со сном, она повернула голову ко мне… испытующе вгляделась.

Я нежно поцеловал ее в разбитые губы.

– Спасибо.

– Не за что.

– Эдвард… – мое имя она едва выговорила.

– Что?

– Я ставлю на Элис, – пробормотала она.

Ее лицо расслабилось, она погрузилась в сон.

Я уткнулся лицом во впадинку на ее шее, вдохнул ее головокружительный аромат и снова, как в самом начале, пожалел, что не могу увидеть ее во сне.

Эпилог. Событие

Ее продержали в больнице еще шесть дней. Я видел, каким бесконечным показалось ей это время. Ей не терпелось вернуться к привычной жизни, отделаться от врачей, которые осматривали, ощупывали и кололи ее иголками.

Мне же казалось, что время летит, несмотря на то что было мучительно видеть ее на больничной койке, знать, что ей больно, и понимать, что я не в силах помочь ей. Это время было гарантированно моим: я поступил бы безусловно неправильно, оставив ее, пока она еще не оправилась. Мне хотелось растягивать каждую секунду, хотя они и причиняли боль. Но мне казалось, что они ускользают одна за другой.

Я терпеть не мог те минуты, когда мне приходилось ждать, пока врачи осматривали Беллу в присутствии Рене, хотя подслушивать их, находясь на лестнице, было проще простого. Пожалуй, даже к лучшему, что в такие минуты я покидал палату: мне не всегда удавалось следить за выражением собственного лица.

К примеру, в первый день после того, как она пришла в себя, когда доктор Садарангани восторгался рентгеновскими снимками, довольный тем, какими чистыми выглядят переломы и как успешно они срастаются, я видел перед мысленным взором только ступню, которую следопыт опускал на ногу Беллы. И слышал только резкий хруст ее костей. Хорошо, что при этом никто не видел моего лица.

Белла видела, что ее мать беспокоится: из-за своего длительного отсутствия в начальной школе Джексонвилла, где она заменяла одного из сотрудников, она могла лишиться работы и все же была готова остаться в Финиксе, рядом с дочерью. Без особого труда Белле удалось убедить Рене вернуться во Флориду, поскольку она, Белла, уже поправляется. Ее мать уехала на два дня раньше нас.

Белла часто говорила с Чарли по телефону, особенно после отъезда Рене, и теперь, когда опасность миновала и времени хватило все обдумать, он мало-помалу начинал злиться. Не на Беллу, конечно же, нет. Его гнев был направлен точно по адресу. В конце концов, ничего не случилось бы, если бы не я. Его крепнущие отношения с Элис только сильнее запутывали дело, но я не сомневался, что именно прочитаю в его негромких мыслях по возвращении.

Серьезных разговоров с Беллой я старался избегать. Это было проще, чем я ожидал. Мы редко оставались вдвоем даже после отъезда Рене – из-за постоянных визитов врачей и медсестер, к тому же Беллу часто клонило в сон от лекарств. Она, казалось, была довольна тем, что я рядом. Больше она не просила у меня заверений и обещаний. Но временами я видел сомнения в ее глазах. И хотел бы рассеять их, исполнить свои обещания, но лучше было не заикаться об этом вновь, чтобы не лгать лишний раз.

Я и опомниться не успел, как приблизился наш отъезд домой.

Согласно плану Чарли, Белла вместе с Карлайлом должны были полететь самолетом, а мы с Элис – привести пикап обратно в Вашингтон. Этот разговор взял на себя Карлайл: ему не требовалось долгих обсуждений, чтобы выяснить мое мнение по этому вопросу. Он убедил Чарли, что мы с Элис и без того пропустили много учебных дней, и Чарли не нашел, что возразить. Так что нам предстояло полететь втроем, а Карлайлу – пригнать домой пикап. Он пообещал Чарли, что это будет легко и ничуть не дорого устроить.

Как отличалось возвращение в тот же аэропорт, где начался худший из моих кошмаров! Наш рейс вылетал после наступления темноты, так что стеклянный потолок уже не представлял опасности. Я гадал, что видит Белла, глядя на просторные залы – вспоминает ли она всю боль и ужас, которыми сопровождалось ее предыдущее появление здесь? Спешить нам было уже некуда, мы двигались медленно, Элис везла Беллу в инвалидном кресле, чтобы я мог просто идти рядом и держать ее за руку. Как я и ожидал, Белле не нравилось передвигаться в кресле и особенно – любопытные взгляды, которые бросали на нее повсюду. Время от времени она поглядывала на толстый белый гипс на своей ноге так, будто хотела сорвать его голыми руками, но вслух не жаловалась.

Во время полета она спала и тихонько шептала во сне мое имя. Было бы так легко забыть о недавнем прошлом и позволить себе воскресить в памяти наш единственный идеальный день, задержаться во времени, когда мое имя на ее губах не обжигало чувством вины и зловещими предчувствиями. Но надвигающаяся разлука ощущалась слишком остро, чтобы предаваться грезам.