Солнце сияло

Она работала редактором, в программе, которая ни сегодня, ни завтра не выходила в эфир, ее редакторское присутствие ночью явно не требовалось – похоже, ей просто хотели досадить.

Об этом я ей и сказал – так же шепотом, как и она мне.

– Ой, я и не сомневаюсь, конечно! – отозвалась Ира. – Из-за того, что я дочь своего отца. Хотели проверить, сойдет им, нет. Главное, до того не хотелось папу просить!.. Но с тобой хотелось быть больше, – добавила она, вдув мне эти слова в самое слуховое отверстие и в завершение одарив его горячим и влажным тычком языка.

– Это ты поступила верно – отзываясь на прикосновение ее языка мгновенным ознобом, сказал я.

Так, то она дыша мне в ухо, то я ей, мы пережили речь нашего кормчего, не заметив, как она кончилась и на экране появились державные часы Спасской башни. Колокола курантов начали положенный перезвон, предшествующий бою, и тут обнаружилось, что шампанское не открыто. Я схватил бутылку, под последний звук колокольного перезвона содрал с горлышка золотую фольгу, под первый удар полночного боя принялся откручивать проволочную корзинку, под какой-нибудь пятый начал раскачивать пробку. выпускать потихоньку напирающие газы, чтобы открыть без фонтана, было уже некогда, и я дал пробке громко взлететь к потолку. Но выхлестнувшую пенную струю умело встретил подставленным фужером Фамусов, и на двенадцатый удар мы все сумели благополучно сойтись шампанским в стеклянном звоне.

– С Новым годом, с новым счастьем! – вместе произнесли Фамусов с супругой.

– С Новым годом! С Новым годом! – подхватили Ира с Ларисой – словно сияя голосами.

Что-то вроде того добавил в общий хор и я. И только Арнольд проговорил отдельно от всех, так, чтобы быть наверняка услышанным:

– С Новым годом, Ярослав Витальевич! С Новым годом вас, Изольда Оттовна!

Шампанское после водки – это, конечно, было непристойностью. Все равно как поверх брезентовой робы натянуть нижнее белье из батиста. Но все же я влил его в себя, и сразу весь фужер, не отрываясь, – сколько было налито.

– Молодцом! Управились! Поспели мы к двенадцатому удару, – ставя свой фужер с пригубленным шампанским на стол, благосклонно поблагодарил меня Фамусов.

– Ой, я так боялась, что не успеем! – с чувством подхватила Лариса. – А то бы потом весь год – все не так.

– Рад служить, – поклонился я – всему столу сразу. Одновременно в голову мне пришла мысль, что в отношении Ларисы эта моя фраза прозвучала двусмысленно, что же до Ларисиной приметы, то слишком уж она прямолинейна, чтобы быть верной. – А все молодцы, что вовремя подставили бокалы, – завершил я, чувствуя, что получилось развязней, чем бы мне хотелось.

Водочка понемногу уже начинала пробираться в кровь, я уже слышал в голове ее голос, и шампанское скоро тоже должно было дать о себе знать.

– Что, выключим ящик? – предложил Фамусов, вскидывая над столом руку с пластиной пульта и направляя в сторону телевизора (смешно сказать, но я тогда впервые увидел, что это такое – пульт дистанционного управления). – Все знаю, где у кого что, по всем каналам. Нигде ничего достойного внимания.

Лариса взлетела снова:

– Нет, не выключай! Я хочу посмотреть, как эта споет. – Она назвала имя певицы, о которой последнее время вещало все, включи в электросеть – заговорил бы даже утюг. – И еще эту мне надо послушать. – Имя, что последовало затем, было мне неизвестно, но судя по тому, как Лариса произнесла его, неизвестно было оно здесь лишь мне одному. – Надо их послушать, да? – посмотрела она на Арнольда. Как бы, странным образом, апеллируя к его авторитету.

– Конечно, Ларе их нужно послушать, – произнес Арнольд с той самой весомой авторитетностью в голосе, которой, по-видимому, от него и хотелось Ларисе.

– Нужно так нужно, я разве против, – ответствовал Фамусов. – Только сами следите. На, – наклонившись над столом, протянул он пластину пульта Ларисе. – Когда там всякая шваль будет трястись – чтоб беззвучно. Не хватало мне только этой непотребщины в новогоднюю ночь.

Если непотребщина, зачем выдавать в эфир, да еще в новогоднюю ночь, крутилось у меня на языке, и наверное, еще мгновение – язык бы не удержал этого вопроса, но меня опередил Арнольд:

– Нет, Ярослав Витальевич, – проговорил он, – но Ларе действительно будет очень полезно послушать их в плане сравнения. Это, понимаете, такая сугубая необходимость.

Значительность, что мгновение назад звучала в его голосе, подобно сахару в горячем чае, без остатка растворилась в подобострастии – с которым он уже говорил, переступив порог квартиры и представляясь. Он сейчас извинялся голосом за эту значительность, усиленно просил простить его – так что только не извивался.

Странный был тип. Я не мог понять его. Меня он все так же в упор не видел.

– Кто это такой, ты знаешь? – наклонился я к Ире.

– Знаю, конечно. В консерве учится. На композиторском факультете. Уже в двух конкурсах участвовал. На одном даже на премию шел. Случайно не получил. Одного голоса не хватило. Дед его, между прочим, знаешь, кто?