Солнце сияло

Стас попросил меня принять участие в разговоре с людьми, которые вставляют палки в колеса Фединым делам. «Поехать на стрелку», – произнес он слово, что станет потом совершенно обиходным.

Что мне было до дел Феди, бывшего милицейского подполковника, занявшегося палаточным бизнесом? Мне не было дела до его дел. Но как мне было отказать Стасу? Я не мог отказать ему. Есть ситуации, когда знаешь, что не должен делать вот этого. И тем не менее делаешь. Человеку со стороны подобное может показаться слабостью воли. Но на самом деле воля тут ни при чем. Есть обязательства, которых не давал, однако которые безусловны, и неисполнение их будет стоить тебе такого внутреннего крушения, перед которым все прочее покажется пустяком. Конечно, я высказал Стасу свое недоумение по поводу его просьбы, и отнюдь не в мягкой форме, но он на все тупо твердил одно: прошу! нужен! обязательно!

– Федя хочет, чтоб ты был, – сказал он в конце концов.

– Вот интересно! – Я не удержался от восклицания. – Он хочет, и я должен?

– Для количества чтоб, – сказал Стас. – Он говорит, приведи кого-то, а я кого могу привести?

– Он говорит, и ты должен?

– Он требует, – открылся Стас мне до дна.

Федя требовал, Стас не мог не исполнить его требования, и, чтобы исполнить, ему больше не к кому было обратиться, кроме как ко мне.

В назначенный день, незадолго до ранних февральских сумерек, когда воздух уже дышит подступающей тьмой, я стоял на троллейбусной остановке на проспекте Мира напротив круглостенного здания станции метро «ВДНХ» в квадратных колоннах по всей окружности – словно в вертикальных прорехах, и ждал машину со Стасом, которая должна была подобрать меня и мчать на стрелку. Морозило, веяло с неба редким снегом, вдоль проспекта устойчиво и ровно тянул ветер; стоило повернуться к нему лицом – щеки тотчас начинало колюче жечь, и глаза сжимало веками в щелку. Что говорить, я бы во всех смыслах предпочел сейчас находиться в теплых помещениях стеклянного стакановского куба, чем стоять здесь, подставляясь борею. Той эстакады, что сейчас загораживает вид на вздымающую себя к небу в честь выхода человека в космос рыбью тушку ракеты на черно-стальном постаменте-парусе, еще не было и в помине, и не было еще вокруг здания станции всех этих торговых пластмассово-стеклянных строений, облепивших его подобно тому, как облепляют осы открытую банку с медом, просторный сквер на той стороне проспекта с бюстами первых космонавтов на узких высоких постаментах просматривался насквозь, и в ожидании Стаса я изучил его до последней детали и даже дважды или трижды пересчитал количество этажей в домах, стоящих за сквером. Троллейбусы подваливали к остановке, выгружались, загружались и отваливали от нее, унося свои скрипящие сочленениями туши дальше, а я все стоял, пряча руки по причине забытых перчаток в карманах китайского пуховика и этого самого китайца изображая глазами.

Я простоял так, ожидая Стаса, верные полчаса. Наконец к остановке стремительно подлетели агрессивно-красные «Жигули»-пятерка, затормозили, истошно возопив трущимся металлом колодок, ударились бортом переднего колеса о бордюр, сотряслись от удара и встали. Передняя дверца открылась, и Стас, выступив наружу ногой, прокричал мне, указывая на заднюю дверцу:

– Садись!

Дверца изнутри распахнулась. Я наклонился к ее проему – внутри было уже полно: трое, все как один в камуфляжной солдатской форме, лишь без погон, они подпрыгивали на сиденье, уминая себя к противоположному борту, мне предстояло поместиться четвертым.

– Ничего, ничего, пацан, ништяк! – сказали мне изнутри, почувствовав мое замешательство. – Залезай. Больше влезем – больше вломим.

– Давай скорее, – прикрикнул Стас. – Опаздываем!

Я навалился на того, что был с краю, подобрал остававшуюся на улице ногу, захлопнул дверцу и вжал себя на сиденье между нею и своим соседом.

– Ну ты садись, но другим не мешай, – с неудовольствием толкнул меня сосед локтем под ребра.

– Хрена ль толстый такой! – с тем же неудовольствием возгласил кто-то из середины спрессованной кучи.

Стас впереди захлопнул свою дверцу, и машина тотчас рванулась, заставив всех повалиться назад.

– Вот, – развернулся Стас к нам, указывая на меня подбородком. – Санек. Прошу любить и жаловать. А это ребята, – снова дернул он подбородком, но уже обращаясь ко мне. – Слышал о них, Федины друзья-казаки. Сашок, как и ты. Леха, Колян. Ленчик, за рулем. Федя без них как без рук.

– Это точно, без нас он будет без рук, без ног, – хохотнул Сашок с другого края сиденья.

– И без головы! – добавил мой сосед Колян, тоже хохотнув.