Солнце в огне

Нагиль прошёл своим обычным путём вдоль дворцовых стен, проверяя патрули. Здесь оказалось много новеньких, несмотря на то что в столицу пришло всё войско Дракона. Армия генерала Хигюна оставалась под Конджу, и за них можно было беспокоиться не так сильно: генерал знал, на что шёл, когда отпускал воинов Нагиля в Хансон, да и японцы больше не стремились нападать всем огромным войском на беззащитный город, взятие которого им выгоды не принесло бы. Тоётоми целился в столицу, и вот её-то охранять следовало втрое основательнее.

– Мунсу. – Нагиль кивнул начальнику городской стражи, который теперь занял место при королевском дворе. Боым встречался с ним раз в неделю, собирал скудные сведения, что доносила дворцовая стража, и отпускал на пост. Вести переговоры в открытую, когда вокруг сновали китайские солдаты и подслушать их могли даже стены, стало небезопасно.

Нагилю не нравилось нынешнее положение дел, но он сам на всё подписался и винить теперь мог только себя. Чунгунэс, воины империи Мин, заполонили столицу, но пока вели себя скромно и во вспыхивающих по всему городу скандалах не принимали участия. Жителям Хансона не нравилось, что рядом с ними теперь живут старшие братья из Империи, и это они нарывались на неприятности в общественных местах. На той неделе, Нагиль слышал, кто-то напился в Дансаране, доме кисэн, и чуть не напоролся на китайский меч. Его вовремя выгнали, дело замяли, но дама Сан с тех пор ограничила посещение и допускала к своим девушкам только знатных господ.

Нагиль знал, что так будет. Что китайские солдаты придут в столицу, что будут жить в домах чосонцев, что будут порождать подозрения и склоки. Но сейчас в их руках была сила, что защищала Хансон, потому что один Дракон не мог справиться с армией Тоётоми, подступающей к городу.

Ему пришлось потратить несколько недель на то, чтобы усмирить в себе и Металл и Дерево сразу, и сейчас днём его тело не охватывал холод, а по ночам жар мучил не так сильно, чтобы лишать сна. Но когда Нагиль впервые обратился, ему не удалось даже подняться с земли.

Это произошло в конце лета. Он, Чунсок и Боым вернулись в Конджу, чтобы забрать с собой всё войско Дракона, и намеревались отправиться в Хансон, где Нагилю обещали новых людей, еду и оружие, привезённое из Империи. Нагиль пришёл к Лан, чтобы сказать об этом, но та встретила его в буддийском монастыре непомерно злой.

– Твоего патриарха, – сказала она, – которого ты велел казнить, потеряли.

Нагиль замер в дверях, окутанный дымом от благовоний – жжёный рис, смоченные в ячменном жмыхе бобы и пшеница, – и весь вспыхнул.

– Что значит «потеряли»? – повторил он. Лан посмотрела на него, как на дурака, сомневаясь, что разум генерала ещё не покинул их бренный мир.

– Он сбежал, – пояснила она. Перед ней на циновке лежали талисманы из минералов, она водила рукой над картой. – Думаю, направляется в Ульджин.

– Как его могли упустить! – разозлился Нагиль; от мгновенной ярости всё перед глазами полыхнуло, на шее проступила чешуя. Он почувствовал, как удлиняются во рту клыки, превращаясь в драконьи. Зубы заныли.

Что-то новое. Неприятное. Болезненное. Чужое для его тела.

Лан бросила на него короткий взгляд и кивнула на место рядом с собой.

– Сядь, генерал. Надо поговорить.

Хигюн тоже ждал его на разговор, а у Нагиля не было времени вести светские беседы. Он хотел уже огрызнуться, но Лан прошипела что-то – ругаясь, японское слово, – и Нагиль не стал спорить. Злая шаманка была хуже злого генерала Хигюна, даже тот мог признать это.

Нагиль сел, скрестил ноги, меч положил рядом с собой. Лан посмотрела на это с таким осуждением, будто он привычным для себя действием пообещал ей казнь на месте за любое скверное слово.

– В твоём войске будет бардак, – сказала шаманка, всматриваясь в клубы дыма, витающие над картой и камнями. – Тебе обещали людей?

– Да.

– Плохо.

Нагиль выгнул бровь, и Лан, не обратив внимания на его недоверие, равнодушно продолжила:

– Чужие люди в чужой стране, на которую уже наложили лапу их правители. Никогда это добра Чосону не приносило.

– Скажи мне что-то, чего я не знаю, – сердито вздохнул Нагиль. Лан кинула на него единственный взгляд, в котором угадывалось что-то большее, чем недовольство его текущими действиями.

– Твоя госпожа вернётся.

Он замер, в одно мгновение застыло всё тело, сердце разбухло в груди и упёрлось в решётку из рёбер, словно пойманное в костяной капкан.

– Не может этого быть, – он ответил, но сам не осознал, что это его губы шевелятся, его язык ворочается во рту, цепляясь за острые зубы, его горло сжимается, выплёвывая наружу хриплые звуки.

Не может этого быть. Нагиль сделал всё, чтобы этого не случилось.

Лан качнула головой, и тонкие ниточки с камнями в её заколках качнулись следом. В гранях маленького изумруда блеснул луч света, Нагиль зажмурился. Прочь, прочь эти мысли, он столько времени потратил, чтобы запереть их в глубинах своего разума и не дать им просочиться в каждое его движение, в каждое решение, которое принимал на протяжении лета.