Солнцеворот. Повесть об Авеле Енукидзе

— Это значит, — неторопливо разъяснил Сильвестр, — что все печатное дело должно быть сосредоточено в одних руках, в руках Тифлисского комитета. Ваша типография будет как бы частью нашей тифлисской организации. Никакой автономии, никакого местничества. Руководящий центр — здесь, у нас, в Тифлисе. Если вы согласны на это, мы окажем вам не только денежную поддержку. Дадим литературу, пришлем в помощь печатников. Я думаю, товарищ Авель, вы не должны быть против такой постановки вопроса. В конце концов, мы ведь делаем одно общее дело.

— Что ж, — спокойно сказал Авель. — Я передам ваше условие товарищам в Баку. Однако, по правде говоря, я не думаю, что они согласятся.

— Передай, — вступил в разговор Джугашвили, — передай, что наша организация окажет вам всяческую, — он подчеркнул это слово, — всяческую помощь. Когда ты поедешь назад?

— Завтра. У меня тут еще дела.

— У тебя есть где остановиться?

— Да, у меня здесь много друзей. Перед отъездом я еще повидаюсь с вами.

Простившись с Джугашвили и Джибладзе, Авель вышел из ресторана и медленно побрел по улице. Ему хотелось побыть одному, подумать.

Нет, Ладо, конечно, ни за что не согласится на условие Тифлисского комитета. Да и Авелю это условие было не по душе. Что-то в нем было унизительное. «Мы делаем общее дело», — сказал Джибладзе. Так-то оно так… Но Ладо Кецховели не мальчик. Он опытный, зрелый революционер. Почему он должен ходить на помочах у тифлисских товарищей?

«Непременно повидай Вано Болквадзе, — вспомнил оп еще одно напутствие Ладо. — Вано был когда-то в моем кружке. Уж он-то нам в помощи никак не откажет».

Вот оно что! Значит, Ладо в глубине души был готов к тому, что разговор с тифлисцами не пойдет как по маслу. Во всяком случае, он больше рассчитывал на помощь своего старого друга Вано, чем на товарищей из комитета…

Вано Болквадзе жил на Мыльной улице. Авель ускорил шаг; теперь он уже не брел бесцельно по городу, вбирая всем своим существом его запахи, любуясь знакомыми, дорогими сердцу картинами. Теперь у него вновь была конкретная цель — срочная, неотложная.

Пересекая Воронцовский мост, он невольно подумал, что совсем неподалеку отсюда жила Этери Гвелесиаяи. Где-то она теперь? Может быть, дома? А вдруг вышла замуж? Мало ли что могло произойти за это время. Ведь за целый год он не написал ей ни одного письма. Что, если зайти?..

Нет, нельзя! Сперва дело. После того как он повидается с Вано, тогда…

А вот и Мыльная улица. Грязные, бедные дома… Где-то здесь. От улицы уходил в сторону узенький переулок. На стене углового дома Авель с трудом прочел выцветшую надпись: «Мыльный тупик». Именно тут и жил Вано.

Быстро отыскав нужный дом, Авель отворил калитку, прошел небольшой садик и приблизился к облупившимся дверям с ржавыми петлями. В дверь был вбит гвоздь, на который было наколото несколько листков бумаги. На этом же гвозде на нитке висел карандаш. На бумаге было написано: «Буду в семь. Вано». Авель сорвал листок с этой лаконичной запиской и на следующем листке написал: «Буду в восемь. Непременно дождись меня. Приехал из Баку».

Авель не был лично знаком с Вано Болквадзе и не был уверен, что тот знает его имя. Но он не сомневался, что упоминание о Баку сразу даст понять ему, что приехавший привез привет от Ладо Кецховели.

С темного неба медленно падали на землю крупные снежинки. Зима уже шла на убыль, но еще не хотела сдавать своих позиций весне. Было сыро и зябко. Авель глянул на часы: было около четырех. До восьми было еще далеко. Теперь он с чистым сердцем мог осуществить давешнее свое желание: заглянуть в дом Гвелесиани.

Александровский сад был пуст. Деревья стояли голые, одинокие, печальные. Ни души не было вокруг. А летом этот сад, бывало, не мог вместить всех, желавших прийти сюда. «Если мне встретится хоть один человек, пока я иду через сад, значит, она замуж не вышла», — загадал Авель. С жадностью стал он вглядываться в уходящую вдаль аллею. Ни души!.. И вдруг — о радость! — какой-то сгорбленный старик вышел из боковой аллейки, пересек главную аллею и скрылся, даже не взглянув на Авеля.

«Значит, не замужем!» — возликовал Авель. Он так поверил в придуманную им самим примету, что ни на секунду не усомнился в абсолютной ее точности.

Почти бегом ворвался он под сводчатую подворотню. Вот и широкий балкон, на котором летом, бывало, собиралась вся многочисленная семья Гвелесиани. Подымаясь по лестнице, Авель волновался так, словно в эту минуту решалась вся его судьба. Сердце билось тревожно и радостно. Затаив дыхание, он постучал в дверь. Звякнул замок, дверь приоткрылась, и нежнейший в мире голос произнес:

— Авель! Какими судьбами?!

«Не вышла! Не вышла замуж!» — мысленно ликовал Авель. Улыбаясь, он снял шапку, стряхнул с нее мокрый снег, снял пальто. Осторожно, как драгоценный хрупкий предмет, взял руку девушки, медленно поднес ее к губам.