Солнцеворот. Повесть об Авеле Енукидзе

Вано не стал уговаривать. Он понял, что решение мое твердо. А может быть, в глубине души и сам знал, что мне никак нельзя покидать Баку в такой момент.

Мы обнялись. Бог весть, доведется ли нам еще свидеться? А если даже доведется, то когда?..

Вано отправился на вокзал: до отхода тифлисского поезда времени оставалось не так уж много, а откладывать отъезд ему было ни к чему. Я остался один. Куда идти? Домой? Опасно: там наверняка уже поджидают жандармы.

Перебрав все свои небольшие возможности, я вспомнил про одного товарища, рабочего машиностроительного завода Богдарева. День-два поживу у него, а потом что-нибудь придумаю. Главное — запастись надежными документами.

Повеселев, я бодро зашагал к дому Богдарева. Увы, бодрился я зря. Видать, жандармы не хуже меня самого знали, какими возможностями я располагаю. Едва только я завернул в нужный мне переулок, как за спиной у меня чай-то знакомый голос произнес:

— Куда это вы, юноша? Мы вас ждем-ждем, а вы, оказывается, гуляете в столь неурочное время.

Голос принадлежал ротмистру Вальтеру.

У меня сами собой подогнулись колени, по телу пробежал озноб. Тем не менее я нашел силы ответить на насмешливую реплику жандарма так же насмешливо:

— Не пойму я вас, господин ротмистр. Разве я скрывался от вас вчера, когда вы делали обыск у господина Кецховели? Что мешало вам забрать меня вместе с ним?

Но Вальтер не расположен был продолжать обмен колкостями. Не отвечая мне, он обернулся к одному из сопровождавших его жандармов и коротко приказал:

— Карету!

16

Остаток ночи Авель провел в жандармском управлении. А наутро его отправили в Баиловскую тюрьму, знакомую ему еще по первому аресту.

Широко распахнулись тюремные ворота, карета въехала во двор.

— Авель Енукидзе, камера 234.

Дверь камеры со скрежетом отворилась, пропустила заключенного и с таким же скрежетом захлопнулась. Звякнул тяжелый тюремный замок. Вот, значит, какова она, камера 234. Одиночка. Толстые каменные стены, сквозь которые не проникнет никакой звук. Крохотное зарешеченное окошко под самым потолком. Ухватившись за решетку, Авель подтянулся и попытался выглянуть наружу, чтобы определить хотя бы, куда выходит окно: на улицу или во внутренний двор. Каково же было его изумление, когда он увидел в таком же зарешеченном окошке напротив бесконечно знакомое, родное лицо Ладо.

— Эй, Ладо! — радостно крикнул он. — Как поживаешь?

Но Ладо не только не проявил никакой радости при виде друга, а, наоборот, пришел в неописуемую ярость.

— Ты здесь, шляпа? — зло крикнул он. — Неужели не мог скрыться?

— Я здесь, зато «Нина» на свободе, — крикнул Авель. Вот когда пригодилось женское имя, которым они в свое время назвали свою типографию.

Ладо просиял. Все его раздражение как рукой сияло.

— Не хватало еще, чтобы женщин забирали, — весело подмигнул он Авелю. — А как Вано?

— Уехал. Ты ведь знаешь, он без этой женщины дышать не может.

— Вы с ума сошли! — крикнул надзиратель. — Немедленно отойти от окон! Переговариваться запрещено! В карцер захотели?

Авель послушно оторвался от окна: самое главное было уже сказано. Он был счастлив, что все так удачно получилось. Ведь всю ночь он только о том и думал, как бы сообщить Ладо, что «Нина» увезена из дома Джибраила и спрятана в надежном месте.

Время в одиночке тянулось медленно. А жандармам спешить было некуда. Целая неделя прошла, пока Авеля вызвали на первый допрос.

В просторном кабинете за огромным столом, заваленным бумагами, сидел плотный лысеющий блондин в жандармском мундире и торопливо что-то писал. На Авеля он даже не взглянул, только едва заметным кивком дал понять сопровождающему жандарму, что тот может быть свободен. Это был давний знакомый Авеля ротмистр Вальтер.

— Ну-с, — сказал ротмистр, кончив писать и уставившись на арестанта. — Разве не говорил я вам, господин Енукидзе, что мы с вами еще встретимся?

— Я не сомневался, господин ротмистр, что вы умеете исполнять свои обещания, — ответил Авель.

— Это было не обещание, а предсказание, — улыбнулся Вальтер.

— В таком случае, господин ротмистр, я должен выразить вам свое восхищение. Вы, оказывается, еще и вещун…

— А вы, оказывается, шутник. Ладно, оставим это, — нахмурился Вальтер. — Шутки в сторону,

Уткнувшись в лежащий перед ним протокол допроса, он забубнил:

— Енукидзе Авель Сафронович, родившийся в Рачинском уезде Кутаисской губернии, в селе Цкадиси, по роду занятий техник-чертежник, не женат. Привлекался к ответственности по делу об участии в антиправительственной демонстрации…

Вальтер замолк и некоторое время внимательно созерцал Авеля, видно стараясь решить, в каком тоне продолжать допрос. Тон насмешливо-иронический, избранный им вначале, явно не годился. Тон официальный тоже не сулил больших удач. Поэтому он решил попробовать совсем иную форму беседы — ласково-фамильярную.

— Куда же вы дели типографию? А, Жареный?

— Господин ротмистр, — не поддержал этого нового тона Авель, — вам известна моя фамилия. А эта странная кличка, с которой вы изволили ко мне обратиться…