Соло для оркестра

Официант принес закуску: тосты а-ля тартар, мужчина заказал их, чтобы потрясти юную деву. Но юная дева и глазом не моргнула, схрумкала черствый хлеб здоровыми, хотя и немного кривыми зубами, зажмурившись, проглотила сырое мясо и произнесла деловито: «Но вы же могли выбросить кошку за дверь?»

Она его убила; она в точности знала, о чем речь, и дала это понять.

— Вы так молоды, — сказал он оскорбительно, — вы все представляете себе слишком просто. Вы когда-нибудь слышали, как орет сиамская кошка? Если Мулине приспичит, вы должны тотчас же бежать с ней на улицу — или поживей убирайтесь восвояси. Она меня и в другие неприятности втянула, любимица хозяйская. В Праге живет миллион человек, и надо же, чтобы самая противная из всех моих сослуживиц по конторе, наинесноснейшая (слово опять заело, он должен был несколько раз разбежаться, пока его взял) старая дева жила как раз в том микрорайоне, где я выгуливал Каенкину кошку, и как раз возвращалась из кинотеатра. По счастью, было уже темно, и я отпустил ремешок. А Боженка, это моя сослуживица, бросается ко мне: не меня ли вы ждете, пан доктор? Мне было мучительно что-то ей объяснять, и я зашел к ней на чашку чая. Чай был ужасный, какая-то трава, ромашка или липовый цвет. Но тут я обнаружил любопытную вещь: с близкого расстояния Боженка вовсе не такая несносная. А руки у нее так просто прекрасные, узкие, благородные, почти красивой формы, и прикосновение нелипкое, приятное. Это ласковые руки, теплые, когда вам холодно, и прохладные, когда у вас жар, у Каенки же руки узловатые, скорее мужские, прямо как у токаря, поцелуешь ей ладони — будто табачный киоск. У Боженки, наоборот, вдыхаешь милый запах сухих трав, мать-и-мачехи, яснотки, глухой крапивы, все такое нежное, ускользающее, ностальгическое. Она была мне так благодарна, я провел с ней поистине умиротворяющую ночь, только старинные часы меня беспокоили, они отбивали и четверти, и половины, и три четверти, я совсем не выспался. Женщины неисповедимы, я не аферист и не прячу обручальное кольцо в карман, Боженка очень даже хорошо знает мое сложное положение, но не хочет понять, что мне нельзя быть с ней каждый день, она посылает мне сладкие взгляды на общих собраниях, обливает меня сиропом, как я к стулу не прилип, не понимаю.

Мужчина разволновался, он говорил все быстрей и быстрей, речь его стала сбивчивой, слова налезали друг на друга.

— Представьте себе, деточка дорогая, мое положение. Почти всю неделю я был дома у Даенки, ну да, у Даенки, я пожертвовал собой, у маленькой Дашенки корь. В комнате жарища, занавески задернуты, Даенка вся потная, теща варит чай, тесть делает козу, чтобы повеселить ребенка, — просто сумасшедший дом. А тут звонит Атенка, у нее с Радеком опять неприятности, с ним все время что-то происходит, еду домой, то есть домой к Атенке, я ведь такой бедолага, даже не знаю, где мой дом. Атенка, говорю, ну что ты плачешь, у Радека это детское, все пройдет, но у Дашенки может произойти воспаление легких, разве можно сравнивать воспаление легких со шнурками для ботинок. Дело в том, что Радек в раздевалке повытягивал из всех ботинок шнурки и продавал их у входа в универмаг, представляете себе? И заработал на этом две кроны, вы подумайте, и в нашем обществе находятся люди, которые поддерживают нищенство, видят хорошо упитанного, хорошо одетого ребенка в курточке из валютного магазина «Тузекс» и суют ему в руку крону, уму непостижимо! В довершение всего он купил себе сигареты, это семилетний-то мальчишка. И вот мы с ней сидим, советуемся, что делать, и тут вдруг звонит Каенка, было два часа ночи. И с олимпийским спокойствием сообщает мне, что она звонила Даенке, безобразие, ночью будить тяжело больного ребенка, и к тому же требовать телефон Атенки, это уже бесстыдство. Ты не понимаешь, я пытался ее усовестить — это же абсолютно неприлично, звонить людям ночью, мы решаем серьезные проблемы. Я твои проблемы знаю, отвечает Каенка, эти проблемы ты можешь решать и в другое время, а у меня Мулина котится, и я еще глаз не сомкнула, это твоя вина, это ты ее тогда отпустил. Приезжай скорее, ты должен это как-то ликвидировать, их пять штук. И орет в телефон так, что Атенка слышит каждое слово. Атенка, конечно, молчит, только крепко сжимает губы, я эту ее манеру не переношу. Какая еще Каенка, говорит она голосом святой мученицы, чего же ждать от Радека, когда у него такой папа. Вот вам женская логика! Я пытался ей объяснить, что́ означает для меня Каенка, но она ничего не поняла, даже не попыталась понять. Столько людей вокруг, а ты один-одинешенек, есть дети, есть жены, но никто тебя не понимает. Никто.

Девчонка, которая только что стыдливо спрятала свои лапы под стол и чистила ногти зубочисткой, теперь боязливо, с легким содроганием погладила волосатую мужскую руку.

Мужчина растаял, разжалобился, в глазах у него показались слезы.