Соло для оркестра

Директор снова созвал нас всех. Опять тихим голосом спросил, кто возьмет на себя печальную и неблагодарную миссию. И опять никто не отозвался. Я тоже. Но заметил, что все взгляды прикованы ко мне. И взор директора, поначалу блуждавший по сторонам, словно он уже не помнил о моей услуге, остановился на мне. А я молчал. Я прямо-таки наслаждался их угрызениями оттого, что никто не вызывается. После некоторого замешательства директор проговорил:

— Может быть, товарищ… — и назвал меня.

Это мне и нужно было. Я встал и заявил, что охотно взялся бы за это дело, но так как тут распускают слухи, будто мне повысили оклад только потому, что…

— Нет-нет, — энергично прервал меня директор. — Я ведь уже говорил, что не потому… — И он угрожающе посмотрел на моих коллег.

И тогда я решился:

— Ну что ж, задание не из приятных, я согласен, но попрошу не связывать мое согласие с денежным вопросом, с тем, что с первого числа мне повышают жалованье. А если кто думает иначе, охотно уступлю ему эту обязанность…

Я заметил, что у директора перехватило дыхание, он оторопело уставился на меня, а потом растерянно произнес:

— Да, на последней коллегии мы решили повысить зарплату товарищу (опять моя фамилия). Он заслужил это хорошей работой. Никто в этом не сомневается.

Я обегал всех родственников погибших. Теперь все шло у меня как по маслу. Скорбный вид стал как бы маской, приросшей к моему лицу, мне уже не надо было стараться — хватало того, что я выглядел таким как есть.

Я просто называл себя, место моей службы и горестно умолкал.

И все понимали, в чем дело. Когда поднимался плач, я незаметно исчезал.

В конверте, в котором мне первого числа выдали зарплату, лежало сверх того несколько сотенок премии. Оклад, разумеется, тоже был повышен. С тех пор я стал незаменимым для авиакомпании. Как только случалась трагедия, я был всегда под рукой, всегда наготове. Однажды меня даже из отпуска отозвали.

По привычке я и на службе ходил с печальным лицом. Мой грустный вид мало-помалу внушил ко мне уважение и признательность. Никто больше не позволял себе шептаться о моей черствости. Моя незаменимость утверждалась с каждой очередной катастрофой.

Поднимаясь по общественной и служебной лестнице, я все больше запускал свою непосредственную работу, но никто не осмеливался упрекнуть меня хотя бы словом. В конце концов я вообще уже ничего не делал, только сидел день-деньской за письменным столом в ожидании несчастья.

Я получил несколько предложений от конкурирующих фирм. Но всем отказал. Верность своему учреждению прежде всего. И это положительно отразилось на моем продвижении и жалованье.

Потом наступило затишье. Авиакатастрофы прекратились. За несколько месяцев — ни одной. Это тут же сказалось на мне — директор все реже меня вызывал, а однажды первого числа в моем конверте оказалось меньше денег. Когда я запротестовал, мне неохотно доплатили разницу, но со следующего месяца уже не доплачивали. Всем в авиакомпании, да и мне самому, начинало казаться, что я становлюсь лишним. Совсем лишним.

Скорбный вид, от которого я уже не мог избавиться, теперь всех раздражал.

Надо было спасать свою репутацию.

Меня могли уволить. И вот я как-то забрел на аэродром. Показал удостоверение служащего компании. Этот документ открывал передо мной все двери. Тогда я понял, что отчаиваться рано. У меня в голове родился план, который несложно было осуществить.

В один из самолетов я тайком пронес бомбу замедленного действия.

Бомба была незаметной, никто ее не обнаружил, но весьма эффективной. Я в этом убедился, когда в дирекции снова воцарилось траурное настроение, а мне опять пришлось взяться за свою неблагодарную роль.

С тех пор я регулярно закладывал бомбы в самолеты. Ничто больше не угрожало моему положению.

Я стал заместителем директора. А потом, после одной чрезвычайно крупной катастрофы, я раскритиковал директора на заседании коллегии за недостаточные меры безопасности. И заявил, что, если стану директором, не произойдет ни одной катастрофы. Его сняли, а меня назначили вместо него. С тех пор и в самом деле не случилось ни одной аварии.

До вчерашнего дня…

Не знаю, как это произошло. Но, к счастью, нашелся молодой человек, который согласился оповестить о катастрофе родственников погибших…

Перевод со словацкого Н. Аросьевой.

Любомир Махачек ТЕОРИЯ ЭДЫ О РЫБАХ

Всего несколько дней назад мы с Эдой блаженствовали на очистной станции нашей целлюлозно-бумажной фабрики, которая время от времени сбрасывала в водохранилище сточные воды. Мы с Эдой должны были следить за их концентрацией, чтобы рыба не дохла, иначе для нашего предприятия дело пахло штрафами и прочими недоразумениями с обществом охраны природы.