Соло для оркестра

И он замахал руками, словно собирался полететь к водохранилищу. Плавал Эда отлично, но в последнее время мне казалось, что он вообще стал плавать как рыба.

С купанья он, как всегда, вернулся преображенный, пахнущий воздухом и водой. И всякий раз проходило какое-то время, прежде чем к нему возвращалась его разговорчивость.

— Иногда я думаю: вот если б я все-таки напал на этих рыб… — В его больших глазах стояла тоска. Словно он заранее прощался со мной, словно знал, что недолго ему быть здесь, на этом месте, где мы вместе тянули лямку уже не один год.

— Ты что-нибудь подыскал себе? — осторожно спросил я. — Оказывается, на нас пожаловались не только рыбаки, но и общество защиты животных. Лично я собирался перейти в какой-нибудь архив. Неплохое местечко, там можно перепутать только полки.

— А что директор? — устало говорит Эда.

— Шеф? Стоит на своем. Согласно договору у нас еще месяц времени.

— Выходит, его не трогает, что я пью эту отраву? — уныло сказал он.

Он нервничал, и я этому не удивлялся. Месяц — недолгий срок, а теория о птицах с каждым днем выглядела все менее правдоподобной. Всюду: и на работе, и в доме, в котором он жил, — Эда слышал только насмешки. Почти все свободное время он проводил у водохранилища, и директор уже высказывался в том смысле, что Эда, мол, спятил. А тот продолжал набирать в бутылки от содовой мутную воду и уже не представлял себе, что можно пить что-нибудь другое. Он исхудал, на осунувшемся лице видны были только большие зеленые глаза. И вообще выглядел теперь смешно, стал какой-то дерганый, ощетиненный, а когда на миг задумывался и я мог беспрепятственно разглядывать его, он напоминал мне ребенка. Возможно, так будет выглядеть человек будущего, думалось мне. Иногда я даже дразнил его этим.

Эда стал ходить на работу все реже, а потом и вовсе перестал. Никто ничего о нем не знал, у него не было ни семьи, ни детей, он жил один. Исчез, как в воду канул.

В последний раз его видели на берегу нашего водохранилища, там же нашли его плащ, и я подумал: а не утопился ли он? Видно, эта мысль пришла в голову не мне одному. Директор распорядился обшарить водохранилище, а заодно вычерпать со дна экскаватором весь шлак, накопившийся из отходов нашей фабрики. Но Эду так и не нашли.

Я уныло бродил по берегу, глядел на пыхтящие насосные установки, без конца пересчитывал птиц и думал про Эду, про его излюбленные укромные места, где он, бывало, уединялся, мечтая о своем человеке будущего. Я даже стал брать с собой удочку, унаследованную от него, после работы высиживал на берегу долгие часы и наблюдал за мертвой водой: вдруг она явит хоть какие-нибудь признаки жизни.

И вот однажды… да нет, это ветер расшевелил безжизненную пленку, тусклое вечернее зеркало, в котором отражались деревья и звезды. Но тут поплавок ушел под воду, конец удилища приподнялся, и я едва успел подхватить его. Сердце у меня заколотилось. Я было отпустил леску, но это оказалось излишним, рыба — во всяком случае, я предполагал, что это рыба, — не сопротивлялась.

Я вытащил ее и сунул в пакет от бутербродов. Пресноводных рыб я знал хотя бы по картинкам, но эта была мне незнакома. Дома я положил ее на стол и стал внимательно разглядывать при свете лампы.

Мне вспомнился Эда — верно, скитается сейчас где-то по белому свету; кто знает, не отправился ли он на рыбалку куда-нибудь к самому морю. Вот бы обрадовался, увидев эту рыбу. Может быть, он еще вернется, но к тому времени рыба испортится. Я снова взял ее в руки и стал разглядывать. Странная какая-то. А что, если в теории Эды что-то есть? Попрошу сделать из нес чучело — эта мысль звоном отдалась у меня в голове, и, может быть, мне внушил ее сам Эда.

Спустя несколько дней в моей конторе появился сияющий директор. Еще в дверях он закричал:

— Нашелся наш косяк! Выбрался из водохранилища по спускной трубе в реку, а там застрял на отмели. Вот вам и птицы! — Тут он дружески похлопал меня по плечу. — Жаль, что здесь нет этого вашего приятеля с его гениальной теорией.

При виде рыбьего чучела на моем столе он опешил:

— А это что такое?

— Рыба.

— С четырьмя плавниками? — удивился директор. — Где вы ее взяли?

— В водохранилище, там, куда Эда ходил купаться. Недавно поймалась на удочку, — спокойно говорю я, радуясь, что наши карпы все-таки нашлись.

— Вы что-то знали? — задумался директор и пытливо поглядел на меня.

— Скажем так: догадывался, — уклончиво сказал я.

— Вы думаете… — директор вытаращил глаза и зажал рукой рот, словно его замутило. — Ради бога, уберите отсюда эту рыбу, — воскликнул он и облизнул свои тонкие, вдруг пересохшие губы. — Но вы, — он примирительно поглядел на меня, — вы можете остаться. Только чтоб никаких новых теорий.

— Обещаю, вот разве что Эда объявится.

Я произнес его имя с ударением и переложил чучело рыбы на его пустующий стол.

— Но он не объявится, — уверенно сказал директор и осторожно переставил чучело ко мне.

Рыба глядела на нас. Глаза у нее были мудрые, почти человечьи.

Перевод с чешского Ю. Преснякова.

Иржи Медек ДОРОГА