Соловьиная песнь (СИ)

— Черт бы знал, чего я хочу. Но, кажется, ты затянул меня в ловушку.

— Ну-ну. Ты сама прыгнула в нее, — сказал он серьезно, без тени улыбки на лице. — Я давал тебе шанс подумать.

— Мне надоело думать, — томно протянула она, тыльной стороной ладони притронулась к щеке Билла, скользя по легко покалывающей кожу однодневной щетине.

========== Антракт ==========

Дальше все было как в тумане. Мэри проснулась в уютной комнатке, потянулась, не открывая глаз, собиралась оповестить Дэйзи, что пробудилась, но, сонно хлопая ресницами, вдруг застыла и чуть не вскрикнула. Это был не ее дом. Девушка на полном серьезе подумала, что у нее сейчас может остановиться сердце. Значит, это был не сон. Все то…

Как бы в подтверждение собственным ужасающим догадкам, она услышала голос, резко обернулась. Билл, полностью одетый в отличие от нее, где-то лишившейся платья и ощущавшей на себе только сорочку, стоял у окна. Его высокий силуэт выглядел почти величественным в лучах восходящего солнца.

— А я все думал, когда же ты соблаговолишь проснуться, — сказал он с легкой насмешкой, повернувшись, запустив руки в карманы жилетки. И синий мертвый глаз пронзил ее не хуже живого, словно пригвоздив к кровати. Мэри вжалась в подушку и пролежала в такой позе несколько минут, бессмысленно глядя в потолок, точно ожидая найти там какое-то спасение, помощь свыше. Пыл вчерашней ночи испарился, здравый смысл уходил, но, как ни прискорбно, вернулся. Он вернулся, чтобы добить без того, кажется, готовую умереть от стыда беднягу. Билл терпеливо ждал, когда в конце концов она оторвет взгляд от стены. И вот, когда чудо случилось, он сказал:

— Я предупреждал тебя, Птичка.

Мисс Грей все же вышла из оцепенения, к ней пришло неприятное осознание того, что уже поздно стесняться показаться в одном исподнем. Он видел большее. И он… «Ах, Господи, неужели все это было взаправду!» — ревел, как раненый зверь, ее рассудок, пораженный вчерашним беспамятством. Мэри отбросила одеяло и, спустив ноги на холодный деревянный пол, обхватила голову руками, точно пыталась сдавить ее, расколоть, как арбуз.

— Как же я теперь… общество… замуж… позор! Позор! — исступленно бормотала девушка, сейчас похожая больше на напуганного провинившегося ребенка, а на глаза ее наворачивались горькие слезы. Она вспомнила, как вчера самозабвенно, в буре совершенно не знакомых ранее чувств, кричала: «Уильям!». Надо же, Уильям. Какой срам, какое унижение. И в случившемся повинна только она сама, никто другой. А что если Дэйзи уже побежала в полицейский участок заявлять о пропаже? Тогда об этом станет известно всем. Она вернется домой и что скажет? Что она скажет полицейским? Репутация будет испорчена навеки, очернена, втоптана в грязь. Разве вчера она не понимала этого?

«Нет» — было слишком очевидным ответом. Конечно, не понимала. Ей двигала не логика, не расчет, на который она обычно привыкла полагаться. Впервые сердце одержало решительную победу над разумом. И какова была цена этой победы?

— А ты ведь отшвырнула от себя того Тернера. Но итог один, — заметил мужчина, казалось, ничуть не обеспокоенный плачевным видом своей дамы.

— Нет, не один! — вспылила Мэри. Она бы разрыдалась, глаза уже стали влажными, но внезапная пощечина еще живой, случайно угодившей под каблук гордыне вывела Птичку из тяжелой меланхолии. Возможно, Билл предполагал именно такой эффект, потому что он гаденько улыбался, наблюдая за тем, как краснеет и бледнеет насупившаяся Мэри.

— Никогда я не… с этим ублюдком Тернером! Да лучше сдохнуть!

Теперь же у нее был вид растрёпанной, загнанной в угол кошки. Молнии сверкали в глазах, а губы изогнулись в неприятную злую гримаску.

— Выходит, по твоим меркам я лучше уважаемого мистера Тернера? — продолжал зубоскалить Мясник.

Его, кажется, не просто забавляла ярость Мэри, но даже чрезвычайно возбуждала. Старому мерзавцу нравились импульсивные девицы. Он частенько встречал дерзких воровок и прочих отбросов общества в женском лице. Им нужно было выпускать когти наружу, чтобы не угодить под жернова жестокого мира, чтобы попросту выжить, зацепиться за скользкую каменистую поверхность, отделяющую их от пропасти окончательного падения. Такие типажи были им изучены вдоль и поперек, понятны, ужасно скучны и предсказуемы. Дай тем бабам денег и счастья — они станут лосниться от любви, станут мягкими, как тесто, не останется и следа от былой нахальности и смелости.