Соловьиная песнь (СИ)

— Вы, бедняжки, живете от бала до бала, развивая единственный свой навык — очарование. Вот так надо краснеть, вот так надо смотреть на мужчин, а этак на женщин. Потом вы находите себе какого-нибудь плешивого аристократишку, он вами завладевает, и что дальше? Все. Жизнь началась, жизнь закончилась. Носи платья цвета дерьма, миссис как-тебя-там, ходи кругами около своего непутевого мужа, глупо улыбайся, вышивай, толстей, рожай пять детей, носи траур и наконец — апогей! Умри! Кто же при такой жизни раскроет себя? Вышивальщицы? Сплетницы? Свиноматки? Но разве женщина не способна на большее? Кто-то уже с детства теряет эту искру настоящей жизни, превращаясь в унылый пустоцвет, безмозглую и серую девку, а чья-то искра все никак не хочет угасать. Я углядел это в Дженни, когда она была босоногой малышкой и вижу в тебе, Птичка. Ты не создана для того мира, в котором ты живешь. Ты больше их.

Мэри не могла вымолвить и слова, да и не смела оборвать этот монолог. Она уже и забыла о Дженни. Слова Билла будто кромсали, рвали в клочья ее картину жизни, которую она рисовала так упорно под наставничеством родителей и нянек. Она понимала, что этот бандит с чуткостью матери, знающей свое дитя вдоль и поперек, одну за одной вскрывает ее душевные раны, возбуждает сомнения, давно задавленные влиянием правил, поставленных обществом и самой ею. Каждый удар попадал точно по цели. То, о чем не решалась говорить и даже думать Мэри, только что было откровенно без обиняков высказано Каттингом.

— Знаешь, где твое настоящее предназначение? — устрашающе спросил Билл, склонив голову. У Мэри пробежали мурашки по телу.

Мужчина резким движением взял ее за ногу под платьем, положил ее на свои колени и, ухмыляясь, запустил руку под юбки. Мэри была настолько поражена, что, не будучи в состоянии сказать хоть слово, молча наблюдала, беспомощно хлопая ресницами-веерами. Пальцы Билла нащупали ленточку подвязки, а вместе с ней и рукоять подаренного им ножа. Он вытащил нож, но пальцы на пару мгновений дольше, чем надо, задержались на бедре девушки. Мэри не дрогнула, хотя ощутила приятное покалывание в области живота. Когда мужчина наконец извлек нож, она тут же пришла в себя и покраснела от сознания своей порочности. Она допустила, чтобы мужчина прикоснулся к ней, да еще и так… «Надеюсь, мать с отцом не смотрят на это с небес», — судорожно подумала девица, упрекая себя в том, что ей понравилось.

— Здесь. На кончике лезвия, Птичка. Я научу тебя использовать его, и нож из страшного оружия превратится в твоего товарища. Зря ты носишь его без ножен. Так можно и пораниться. Ты бы ведь не хотела, чтобы твои прелестные ножки пострадали от порезов?

Нога Мэри, кстати говоря, все еще лежала на коленях Билла. Она огляделась по сторонам в надежде, что никто не видит этого безобразия и оказалась права. Всех точно ветром сдуло. Внизу слышалась музыка, а здесь не было ни души. И даже если бы кто-то объявился, то мог бы попросту не заметить этот темный край залы. Должно быть, веселье началось. И там, и здесь.

— Я пришла рассказать кое-что, — сказала она и осторожно составила ногу на пол. Билл положил нож на стол и облокотился на спинку стула, сомкнув пальцы в замок. — Недавно Тернер, тот самый, что добивался моей руки, решил пойти напролом и, кажется, собирался обесчестить меня, чтобы я была вынуждена выйти за него замуж. Этот подлец подкараулил меня у моего же дома.

Каттинг внимательно слушал, нахмурившись. Громкая музыка и разговоры снизу как будто звучали где-то далеко, Мэри слышала их нечетко, расплывчато, как фон, как стрекотание сверчков в ночи. Сейчас ей было важно, как отреагирует мужчина, кровь пульсировала в висках, а в глазах начало темнеть.

— У тебя был нож? — коротко спросил он.

— Нет…

— Почему?

— Потому что… — Мэри опешила, не зная, что и сказать. — Я хотела уйти, отстраниться от этой моей стороны жизни. Хотела снова жить так, как раньше.

— Но от судьбы-то не убежишь, — улыбнулся Билл почти дружелюбно, положив руку ей на плечо. — Ты пришла сюда, значит, твои намерения пошли прахом.

— Из-за Дэвида Тернера, — почти рыкнула девушка, едва сдерживая кипящую злость.

— И ты хочешь проучить его? Как? Желаешь, чтобы я послал кого-нибудь припугнуть его или, может быть, сам прискакал на коне и вызвал его на дуэль? Причем желательно на шпагах?

— Нет, не совсем. Я не хотела бы оставаться в стороне. Мое участие нежелательно, оно могло бы вызвать слухи, но в чем же смысл мести, если он сможет не понять, от кого она? — сказала она уже спокойнее, чувствуя нотки поддержки в этом болоте сарказма.

— Вот и та самая золотая жила, Птичка. Я слушаю твое предложение.

Она выложила план Мяснику. Тот обдумывал его с минуту и, поводив глазом по комнате, поднялся во весь рост, выпрямился и провозгласил:

— Все для моей Птички. Это будет несложно, но явно доставит тебе удовольствие. Да и мне тоже. На дух не выношу этих джентльменчиков с накрахмаленными воротничками. Немного жестоко с твоей стороны, но так даже веселее. Тех, кто обижает хорошеньких леди, надо наказывать со всей строгостью.