Наконец, после четырех часов дня текст вроде бы был окончательно согласован и была сделана попытка его напечатать. Но дежурная машинистка была неопытной и очень нервной, а пишущая машинка отказывалась работать, в результате чего ответ пришлось писать вручную гектографическими чернилами, а копии желировать […] Последние полчаса были полны лихорадочной работы. В готовых копиях текст был кое-где исправлен пером. Одна целая фраза, помещенная в скобки, была полностью вымарана чернилами. В 5:45 вечера Груич передал текст в конверте Пашичу[1443]
.Пашич надеялся, что Груич или кто-то другой из коллег передаст ответ барону Гизлю, но, когда никто не вызвался сделать этого, он сказал: «Хорошо, я сам отдам ему», спустился по лестнице и пошел на встречу с Гизлем, в то время как все министры и официальные лица поспешили на вокзал, чтобы успеть на поезд в Ниш, куда эвакуировалось сербское правительство, готовясь к приближающемуся конфликту.
Ответ сербов мог показаться запутанным, но это был шедевр дипломатической изворотливости. Барон Мусулин, составивший первый проект австрийского ультиматума, охарактеризовал его как «самый блестящий образец дипломатического мастерства», с которым он когда-либо сталкивался[1444]
. Ответ начинался с уверенной ноты. Утверждалось, что сербское правительство неоднократно демонстрировало во время Балканских войн свою умеренную и миролюбивую позицию. В самом деле, именно «благодаря Сербии и той жертве, которую она принесла исключительно в интересах европейского мира, этот мир [был] сохранен». Поэтому составители ответа были уверены, что их ответ устранит любое недопонимание между двумя странами. Поскольку правительство не могло нести ответственность за действия частных лиц и не осуществляло прямого контроля над прессой или «мирными процессами в обществе», оно было удивлено и обеспокоено обвинениями, исходящими из Вены[1445].