Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

В качестве примера. Когда немецкое правительство в 1884–1885 годах попыталось утолить империалистические аппетиты, одобрив приобретение скромного набора колониальных владений, оно встретило презрительное пренебрежение со стороны Великобритании. В 1883 году бременский купец Генрих Фогельсанг купил землю на побережье Ангра-Пекена на юге сегодняшней Намибии[421]. В следующем году Бисмарк официально запросил британское правительство, намеревается ли оно претендовать на этот район. Из Лондона пришел резкий ответ, что Великобритания не желает позволять какой-либо другой стране обосноваться где-либо в регионе между португальской Анголой и британской Капской колонией. Берлин попытался прощупать почву, попросив ответить на два вопроса: на чем основано британское заявление и возьмутся ли британские власти защищать немецких поселенцев в этом районе?[422] Прошло несколько месяцев, прежде чем Уайтхолл соизволил прислать ответ. Бисмарка раздражал этот снисходительный стиль, но ему не стоило принимать его как личное оскорбление – точно так же резко и высокомерно Лондон вел себя в отношениях с американцами по поводу венесуэльского пограничного спора в 1895–1896 годах[423]. Затем, когда немцы все же решили действовать и объявили об официальном приобретении этой территории, британское правительство незамедлительно ответило собственной претензией на эти территории. Берлин возмутился. Это невыносимо, кипел в бешенстве Бисмарк, что Британия требует привилегии «африканской доктрины Монро»[424]. Канцлер усилил политическое давление. Его сын Герберт был отправлен в Лондон, чтобы возглавить переговоры. Британцы, отвлеченные более серьезными проблемами (планы России по Афганистану, напряженность в отношениях с Францией в Африке), в конце концов сдались, и кризис прошел, но это было полезным напоминанием о том, как мало места осталось за столом для последних великих держав Европы.

Отчасти для того, чтобы избежать наложенных на себя политикой Бисмарка ограничений, Германия в 1890 году вышла из Договора о перестраховке с Россией. Смена караула, произошедшая в этот год, – отставка Бисмарка, назначение Лео фон Каприви на пост канцлера и вхождение кайзера Вильгельма II в качестве ключевого игрока в формировании имперской политики – открыла новый этап в международных отношениях Германии. «Новый курс» начала 1890-х годов изначально был вопросом не столько осознанных и согласованных намерений, сколько результатом нерешительности и пассивности. Вакуум, созданный внезапным уходом Бисмарка, остался незаполненным. Инициатива перешла к Фридриху фон Гольштейну, начальнику политического отдела МИДа. Политика Гольштейна заключалась в укреплении связей с Австро-Венгрией и уравновешиванием возможных балканских рисков посредством соглашения с Лондоном, хотя он и не поддерживал идею полноценного союза с Великобританией. Идея, лежащая в основе его мышления, заключалась в независимости. Союзная с Великобританией Германия рисковала стать для Лондона козлом отпущения на континенте – здесь играла важную роль память о Семилетней войне, когда Фридрих Прусский, как союзник Великобритании, оказался в окружении могущественной континентальной коалиции. Как сказал в марте 1890 года близкий соратник Гольштейна Бернгард фон Бюлов, Германия «не должна становиться зависимой от какой-либо иностранной державы»[425]. Ценой соглашения с Великобританией стал бы отказ Германии от колониальных захватов, но это была цена, которую Каприви был счастлив заплатить.

Политика «свободы рук» выглядела достаточно безобидной, но несла в себе очень значительный риск. Летом 1891 года немцы узнали, что их итальянский союзник ведет секретные переговоры с Францией в надежде заручиться ее поддержкой для будущих колониальных захватов в Северной Африке. В то же время до Берлина дошли новости об официальном визите французской флотилии в российский порт Кронштадт, где французские офицеры были встречены ликованием российской прессы и общественности. Франко-российское военное соглашение, которое последовало за этим в 1892 году, показало, что даже видимость укрепления сотрудничества с Великобританией чревата риском усиления проекции Германии на континенте как враждебного фактора, без компенсации этого какими-либо льготами в плане безопасности. И, что самое тревожное, углубляющаяся близость между Францией и Россией, похоже, не побуждала Британию стремиться к более тесным отношениям с Германией; напротив, это вызвало у британских политиков желание задуматься о достоинствах умиротворения сначала Франции, а затем России. Тот факт, что французская флотилия нанесла символический визит в Портсмут на пути домой из России в 1891 году, также отрезвляюще повлиял на настроения в Берлине[426].