Сонджу

Чинджу не должна увидеть её плачущей, подумала она и поспешила в сад, всхлипывая и спотыкаясь. Там она прислонилась к колючей можжевеловой изгороди и, закрыв лицо руками, зарыдала. Жизнь без Чинджу! От неё как будто собирались оторвать кусок. Её дочь! Как она будет жить без своей дочери? В голове стало пусто: она не могла больше придумать ничего, чтобы забрать Чинджу с собой. Постепенно её измождённые рыдания затихли. Прошёл, вероятно, час. Земля поглотила солнце. На небе появилось несколько тусклых мерцающих звёзд.

Когда Сонджу, дрожа, вернулась в комнату, её муж лежал на йо тихо и неподвижно. Она легла рядом со спящей дочерью. Она чувствовала, как поднимается и опускается её грудь, слышала её тихое дыхание. Теперь этого дыхания больше не будет рядом. Сердце Сонджу сжалось. Она села и стала бить себя в грудь, чтобы избавиться от боли. Голова кружилась. Она теряла рассудок. Вдох, пауза, пауза, пауза, выдох. Однажды Чинджу захочет услышать объяснение.

Ночь тянулась долго. Кричали дикие кошки. Свистел ветер. Окна дребезжали. Сонджу тихо плакала под одеялом до самого рассвета.

Служанка принесла утром таз с тёплой водой. Всю еду теперь тоже будут приносить сюда, чтобы семье не пришлось её видеть, как было и с Первой Сестрой. Когда муж вышел из комнаты, она прошла на веранду, оттуда – в сад, и вышла через ворота. На вокзале она отправила телеграмму Кунгу.

Днём посыльный принёс телеграмму от её отца. Ей запретили возвращаться в отчий дом. Она и не собиралась, но сердце её всё равно ожесточилось.

Она взяла дочь на руки, и глаза вновь наполнились слезами. Пытаясь не плакать, она сказала:

– Ты ведь останешься с мамой на весь день сегодня, правда?

– Мы пойдём на холм?

– Нет, на улице слишком холодно. Мы посидим в комнате. Будем крепко обниматься. Мы можем играть в «Я вижу».

– Весь день?

– Да. Играть нужно так. Я начну, – она закрыла глаза. – Я вижу Чинджу. У неё волосы длиной до шеи. У неё есть чёлка. Она запрокидывает голову назад, когда смеётся. Когда она ест конфетку, то держит свои липкие пальчики подальше от одежды. Она обнимает меня очень крепко, – Сонджу открыла глаза и обняла Чинджу. – Теперь ты.

Чинджу закрыла глаза. Потом слегка приоткрыла, подглядывая – и закрыла снова.

– Мама очень красивая. Она высокая, выше, чем Вторая Тётушка, и у неё волосы досюда, – не открывая глаз, она дотронулась пальцами до середины шеи. – Она часто мне улыбается. Она хорошо пахнет. Она много меня обнимает. И она рассказывает мне истории.

Будет ли дочь помнить её пять, десять или пятнадцать лет спустя?

Вечером доставили телеграмму от Кунгу. Он будет ждать её. Сонджу потёрла мыслекамень и положила его поверх одежды в свой багаж. Она взяла фотографии Чинджу из альбома и положила их на дно чемодана, под платье, из которого Чинджу уже выросла.

Свёкор пригласил её на мужскую половину дома. Сказал:

– Я слышал, твоя семья не примет тебя назад. Надеюсь, эти деньги тебе помогут.

Он вручил ей конверт. Подняв голову, Сонджу увидела, что его взгляд полон беспокойства. Она формально поклонилась ему, встав на колени – последний её поклон в качестве невестки.

Рано утром, пока было ещё темно, она вышла на веранду и села, глядя на холм, где был похоронен её недоношенный ребёнок. Вернувшись в комнату, она в последний раз обняла спящую дочь, а затем ушла. Первым же поездом она отправилась в Сеул.

Поезд гудел. В вагоне плакал ребёнок, мужчина кого-то о чём-то просил, женщина смеялась. У Сонджу в ушах до сих пор звенел её собственный звериный крик – её тщетные мольбы забрать дочь с собой.

Часть 2

Кунгу

1952 год

Утром понедельника Сонджу прибыла к дому Кунгу. Служанка взяла у ворот её вещи и отнесла в гостевую спальню. Потом вышла оттуда без единого слова, но вернулась со столиком, на котором стоял суп с рисом, тофу и говядиной и тарелка с кимчи, жареными анчоусами и пикантными водорослями. Прежде чем Сонджу успела её поблагодарить, служанка развернулась и вышла из комнаты.

Сонджу немного поела и выставила столик за дверь. После двух бессонных ночей в Маари на неё накатывала сонливость: дыхание стало медленным и вялым, тело казалось резиновым. Усилием воли держа глаза открытыми, она разложила на полу йо и скользнула под одеяло. Её преследовали кошмары: знакомые лица перетекали из одного в другое, пальцы обвинительно указывали на неё, она пыталась спрятаться в углу. Она закричала, но звука не было. Сонджу проснулась, ничего не понимая, уснула снова и долго металась так между сном и явью, барахтаясь в тревожных и причудливых сновидениях.

При звуке открывшейся двери Сонджу попыталась подняться, но смогла только едва приоткрыть глаза. Кунгу повесил пальто, пиджак и галстук на крючки на стене и закатал рукава рубашки. Подойдя к ней, он спросил:

– Я разбудил тебя? Извини. Мне стоило быть потише, – он помог ей сесть и опустился на матрас рядом, приобняв её за плечи. – Служанка приготовила нам ужин. Ты готова поесть?