Сонджу

Колёса заскрежетали о рельсы: поезд остановился в Маари. Сойдя на платформу, Сонджу увидела своего мужа, который садился на тот же поезд двумя вагонами дальше. Он её не заметил. Она не стала звать его. Собственное безразличие больше не вызывало чувства вины.

Когда она приблизилась ко внутреннему двору, Чинджу выбежала ей навстречу, визжа от радости. Она сжимала дочь в объятиях, пока Чинджу не посмотрела на неё и не сказала:

– Мама, уже можно отпустить.

Её дочь как будто резко выросла за пять дней её отсутствия.

Ещё несколько дней наедине с собой Сонджу, думая о Кунгу, улыбалась и плакала. Они провели вместе так мало времени, но расставаться было так тяжело. Прощаясь, они оба повернулись спиной, пряча слёзы. Раньше ей казалось, что всё, чего она желает – это увидеть его хоть раз, чтобы знать, что он жив. Но этого было недостаточно. Теперь ей хотелось увидеть его снова. В следующее воскресенье она отправила Кунгу письмо и сказала мужу, что снова поедет в Сеул. Тот не возражал. Теперь уже и неважно было, стал бы он возражать или нет – и он, вероятно, тоже это знал. Насколько ей было известно, он утратил над ней всякую власть и ничего не мог с этим поделать, не потеряв лицо.

Неделю спустя, в субботу, она встретила у ворот традиционного дома Кунгу строгую женщину лет сорока пяти. Взглянув на Сонджу всего раз, служанка отвернулась и внесла вещи Сонджу в гостиную. Затем она вышла из ворот, сердито щёлкнув замком. Вероятно, она была расстроена тем, что ей пришлось ждать, чтобы уйти сегодня домой, подумала Сонджу.

Первое, что Сонджу заметила в гостиной – это книжный стеллаж, заполненный европейскими и русскими произведениями литературы. Она взяла книгу и прочитала ровно двадцать одну страницу «Идиота» Достоевского, когда в ворота зашёл Кунгу.

Увидев Сонджу, он сказал:

– Я мог бы привыкнуть к твоему присутствию здесь.

Переодевшись, он принёс из кухни обеденный столик, сказав, что его служанка всегда готовит еду, прежде чем уйти домой. Во время их первой совместной трапезы он говорил о книгах, которые собирал, о том, какие книги тронули его, а какие – впечатлили. Она рассказала ему о книжном клубе, который организовала для женщин в деревне. Они говорили о многих вещах, как раньше.

Пообедав, они перешли в его комнату, и она села, прислонившись к стене. Он взял её за руку, улыбаясь. Это первое прикосновение потрясло её. Она ждала этого с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. Она рассказала ему о своей фантазии, в которой он обнимал её в лунном свете. Рассмеявшись, он обнял её и спросил:

– Вот так?

Она обвила его руками в ответ, прильнув к его плечу. Сказала:

– Во время войны я думала, что ты мог умереть. Я сама умирала тысячи раз, думая, что подвела тебя. Когда я умоляла мать подождать с замужеством до твоего выпуска, мне стоило сказать ей, что мы уже делили постель. Я слишком поздно это поняла.

Он крепче прижал её к себе и ответил:

– Теперь мы вместе.

Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и попросила:

– Кунгу, я хочу этого. Хотя бы раз. Чтобы жить без сожалений.

Мгновение он молчал.

– Мы можем пожалеть позже.

– Я не стану. А ты?

Они неспешно касались друг друга, как будто у них в запасе имелось всё время мира. Она почувствовала нечто новое. Она закрыла глаза, и её тело задрожало от острого, почти невыносимого удовольствия. Телом и разумом они теперь были практически женаты – и она ни о чём не жалела. Они обнялись и перекатились, смеясь. Потом они сели бок о бок и прислонились к стене. Он обнимал её за плечи. Перебирая её волосы своими длинными тонкими пальцами, он сказал:

– Во время войны я думал иногда, что больше никогда тебя не увижу.

Она слушала ровное биение его сердца и наслаждалась его запахом.

– Ты сражался на войне?

Кунгу помедлил, прежде чем ответить: он никогда не говорил поспешно. Всегда обдумывал свои слова.

– Это долгая история, – сказал он. – Мой дядя был антикоммунистическим активистом, так что он доносил на левых и сторонников коммунизма властям. Когда Север захватил Сеул, его семья эвакуировалась.

– А ты?

Она погладила его лицо, чувствуя кончиками пальцев его гладкий лоб, изгиб носа и губ, очертания челюсти.

– Мне стоило бы. Однажды солдаты Северной Кореи пришли ко мне домой и заставили присоединиться к их армии. Один мужчина от каждой семьи, сказали они. И они знали о моём дяде.

Она села и озадаченно посмотрела на него.

– Ты сражался за Север?

Она никогда не слышала о подобном, даже от горбуна или от её родственников в Тэджоне.

– Как и многие. Во время учений солдаты Северной Кореи говорили, что возьмут пленников с собой на север после окончания войны. Это было страшнее сражений: тогда я точно больше никогда бы тебя не увидел.

– Где ты сражался? – Голос её звенел от напряжения.

– Пятого июля была битва против американских войск в Осане. Победив там, Северная Корея двинулась на Тэджон.

– Я была в Тэджоне. Я думала, что ты тоже мог там быть, но даже не догадывалась, что ты сражаешься на вражеской стороне. Битва там шла невероятно напряжённая.

Она снова испугалась, представив, что Кунгу сражался в той бесконечной битве.