Сонеты

Меж созданных великим Поликлетом
И гениями всех минувших лет —
Меж лиц прекрасных не было и нет
Сравнимых с ним, стократно мной воспетым,

Но мой Симоне был в раю — он светом
Иных небес подвигнут и согрет,
Иной страны, где та пришла на свет,
Чей образ обессмертил он портретом.

Нам этот лик прекрасный говорит,
Что на Земле — небес она жилица,
Тех лучших мест, где плотью дух не скрыт,

И что такой портрет не мог родиться,
Когда художник с неземных орбит
Сошел сюда — на смертных жен дивиться.

LXXVIII

Когда, восторгом движимый моим,
Симоне замышлял свое творенье,
О если б он, в высоком устремленье,
Дал голос ей и дух чертам живым.

Я гнал бы грусть, приглядываясь к ним,
Что любо всем, того я ждал в волненье,
Хотя дарит она успокоенье
И благостна, как Божий херувим.

Беседой с ней я часто ободрен
И взором неизменно благосклонным.
Но всё без слов… А на заре времен

Богов благословлял Пигмалион.
Хоть раз бы с ней блаженствовать, как он
Блаженствовал с кумиром оживленным.

LXXIX

Когда любви четырнадцатый год
В конце таким же, как вначале, будет,
Не облегчит никто моих невзгод,
Никто горячей страсти не остудит.

Амур вздохнуть свободно не дает
И мысли к одному предмету нудит,
Я изнемог: мой бедный взгляд влечет
Все время та, что скорбь во мне лишь будит.

Я потому и таю с каждым днем,
Чего не видит посторонний взор,
Но не ее, что шлет за мукой муку.

Я дотянул с трудом до этих пор;
Когда конец — не ведаю о том,
Но с жизнью чую близкую разлуку.

LXXXI

Устав под старым бременем вины
И тягостной привычки, средь дороги
Боюсь упасть, боюсь, откажут ноги
И попаду я в лапы сатаны.

Бог низошел мне в помощь с вышины,
И милостив был лик, дотоле строгий,
Но он вознесся в горние чертоги,
И там его черты мне не видны.

А на земле гремит глагол доныне:
«Вот правый путь для страждущих в пустыне,
Презрев земное, обратись ко мне!»

Какая милость и любовь какая
Мне даст крыла, чтоб, землю покидая,
Я вечный мир обрел в иной стране?

LXXXII

Моей любви усталость не грозила
И не грозит, хотя на мне самом
Все больше с каждым сказывалась днем —
И на душе от вечных слез уныло.

Но не хочу, чтоб надо мною было
Начертано на камне гробовом,
Мадонна, ваше имя — весть о том,
Какое зло мой век укоротило.

И если торжества исполнить вас
Любовь, не знающая пытки, может,
О милости прошу в который раз.

А если вам другой исход предложит
Презренье ваше, что же — в добрый час:
Освободиться мне Амур поможет.

LXXXIII