Сонеты, песни, гимны о любви и красоте

Эта неоплатоническая доктрина повторяется Спенсером. Чисто плотская любовь, пишет он, свойственна животным, которые совокупляются ради потомства. Однако человек — высшее существо, ведь «в людях задышал бессмертный разум», и чувственное стремление к продолжению рода человек поднимает на другой уровень, он воспринимает искру того божественного огня, который льётся с небес, и свой Дух устремил к прекраснейшим предметам, Любить желая на земле при этом Лишь Красоту — как дочь благих небес, Как высший дар и чудо из чудес... (ГЛ, 109-102)

Далее Спенсер переходит к человеческой душе, в которую Эрот вложил искру «небесного огня» и стремление к горней Красоте. Высказав основное положение платонической теории любви, что цель любви — желание Красоты, Спенсер изображает страсти, возникающие в человеке, любовные стоны и страдания в традициях куртуазной европейской поэзии, называя Эрота тираном, а влюблённых его «поверженными рабами» (ГЛ, строфы 19-24).

В строфе 21 «Гимна в честь Любви» Спенсер пишет, что он «особенно жестоко пострадал» от тиранства Эрота, и что у него «на сердце только раны в преизбытке». Может быть, эта строка носит автобиографический характер, если учесть, что сам Спенсер в предисловии к Гимнам заявил, что первые два сочинены «в раннюю пору моей молодости». Вполне вероятно, что Спенсер имел в виду свою страсть к Розалинде, главной героине «Пастушьего календаря». Тогда можно примерно датировать первые гимны поэта 1577—1579 гг. Такое предположение вполне вероятно. Например, авторы статей и редакторы полного собрания сочинений Спенсера — Variorum Edition отмечают, что в октябрьской эклоге «Пастушьего календаря» впервые появляются неплатонические идеи, выраженные «в обсуждении двух тем: поэтической теории и любви»[648]. Роберт Эллродт отмечает, что Спенсер в это время (1579 г.), «пользовался больше общими понятиями»[649] неоплатонизма. Что мы и видим в первых двух гимнах.

Спенсер утверждает, что «Любовь — оплот душевной чистоты», и что она питает ненависть к порокам», и потому разум любящего, восприняв божественный свет, как в зеркале начинает видеть в нём самого себя, и в его сознании появляется идеальный облик возлюбленной (ГЛ, 197-198).

Совершив этот подъём (первый шаг по «платонической лестнице»), у влюблённого «одной любовью полон ум», к ней он стремится нощно и денно, стараясь угодить любимой, развлекать её, совершить любые подвиги. Любовное воодушевление изображено Спенсером очень эмоционально и поэтично, тонко подмечены психологические моменты ухаживания за дамами, полностью в традициях куртуазной любви. Спенсер убеждён, что истинно влюблённый должен преодолеть все преграды на своём пути, приводя в пример Леандра и Орфея.

Несомненно, что первый гимн посвящён именно второй, человеческой любви (по классификации Фичино). Отвергнув низменные страсти, восприняв идеал небесной Красоты, влюблённый, изображённый поэтом, поглощён чувствами к своей даме сердца. Здесь и соперник в любви, который совершенно «нестерпим», и постоянное ожидание ласкового взгляда от возлюбленной, и ревность, «червь язвенный», которая не даёт покоя, и потому часто «обращает радости в плачевность». Действительно, первый гимн — это скорее изощренно-философская любовная поэзия, созданная под влиянием самых общих неоплатонических положений, чем неоплатоническое произведение, вроде «Канцоны» Бенивьени.

Воздав хвалу Эроту, Спенсер пишет «Гимн в честь Красоты», то есть Гимн, обращённый к Венере, её персонификации. Платон в своём «Пире» насчитал двух Венер: «Венеру небесную» и «Венеру пошлую», то есть всенародную. Неоплатоники отождествили «Венеру небесную» с Духом или ангельским умом, который порождает в себе идею Красоты, а «Венеру пошлую» уподобили Мировой Душе, деятельному началу, душе ангела, который должен «божественную красоту воспроизвести в материи мира»[650]. При этом одна Венера заключает в себе сияние божества, а затем передает его второй Венере.

У Спенсера лишь одна Венера сообщает земным телам красоту по образцу красоты божественной:

Твоя звезда нам дарит Красоту,
Живой огонь несёт её свеченье...

(ГК, 57-58)

Сущность Красоты заключается в её бестелесности, и Спенсер (ГК, 64-70) повторяет слова Фичино об этой главной сути красоты[651]. Иными словами, Спенсер согласен, что прекрасный внешний вид отнюдь не является подлинной красотой. Внешняя красота смертна, она быстро увядает, щёки, губы — всё когда-то исчезнет. Но останется лишь красота универсальная, идея красоты, божественный луч, проникающий всё:

Но Светоч, рассылающий лучи
И сеющий огонь любви по свету,
Пребудет вечно блещущим в ночи...

(ГК, 99-101 )