Сонеты, песни, гимны о любви и красоте

Небесная Красота через своих посланников, ангельские души, проникает в разные тела, где может сочетаться с красотой тела или красотой нрава, а может и попасть в тело некрасивое или порочное. Но Красоту, считает Спенсер в отличие от Фичино, нельзя винить в этом.

В любви главное — гармония сердец, утверждает Спенсер. И тот, кто истинно влюблён, продолжает подниматься по «платонической лестнице» ради достижения высшего идеала Красоты. Говоря о неоплатонизме в «Amoretti», мы рассмотрели это восхождение души на примере трактата Кастильоне (хотя, аналогично, можно было взять порядок движения по «лестнице» у Пико делла Мирандолы). Но в «Amoretti» процесс движения по «платонической лестнице» не так заметен, потому что каждая новая ступень там отдалена от предыдущей несколькими сонетами. И связанность всех ступеней восхождения теряется при чтении. Во втором же гимне этот процесс виден более отчётливо.

Спенсер последовательно изображает сразу два шага восхождения по «платонической лестнице»:

Итак, влюблённый любуется красотой своей возлюбленной, отвергая похотливые желания (ГК, 211-212), и принимая второй вид любви, изложенный Фичино.

Первый шаг восхождения — влюблённый из красоты телесной своей дамы сердца создаёт в мыслях образ красоты более совершенной, очищенной от недостатков плоти (ГК, 214-217).

Второй шаг восхождения — поэт пишет, что влюблённый, соединяя совершенный облик любимой с божественный светом в его душе, создаёт образ идеальной красоты. Эта Красота привлекает влюблённого, и он начинает рассматривать созданный им самим в своём собственном воображении образ небесной красоты, полностью заполняющей поэта, и которой он любуется в своём уме, как в зеркале (ГК, 218-224). В следующей строфе Спенсер, следуя Фичино, соединяет идеал Красоты с реальной красотой своей возлюбленной, считая её самой прекрасной на земле. И далее Спенсер уже воздаёт хвалу земной красоте дамы сердца: вгляду, улыбке, губам, щекам.

Наконец, в заключение гимна Спенсер возносит прекраснейшую хвалу Венере, и просит, чтобы все вокруг с восторгом исполняли его «Гимн», который поэт преподносит «как вассал». И снова, как и в первом гимне, Спенсер упоминает о своей несчастной любви, и просит Венеру,

Чтоб та, чья красота навек сковала
Мне трепетное сердце, всё в огне,
Ко мне немного милостивой стала.

(ГК, 275-277)

Тем самым Спенсер ещё раз подтверждает, что в период создания первых двух гимнов поэт был сильно влюблён в неизвестную красавицу (Розалинду?), то есть в 1577-1579 гг. Может, по этой причине первые гимны написаны в традиционной любовной, даже несколько эротической манере. Как сам Спенсер пишет в предисловии, эти гимны «очень понравились людям моего возраста и вкуса, которые чересчур носились с такого рода чувствами и скорее извлекали из этих Гимнов яд сильной страсти, нежели мёд чистого восхищения». Позже поэт переделал их, убрав, быть может, явный эротический «яд» и добавив неоплатонический «мёд». Фактически, как мы считаем, Спенсер при переделке первых двух гимнов воспользовался идеями, которые он развивал в «Amoretti» в течении почти целого года, придя к мысли, что чувственная любовь возможна лишь в священном христианском браке. Как мы уже отмечали, поэт заключил петраркизм и неоплатонизм своих сонетов в рамки протестантизма и христианского представления любви. По этой схеме Спенсер построил и свои новые гимны.

Основная мысль «Гимна в честь Небесной Любви» — призыв: размышляйте над жизнью и страстью Христа, лелейте свою душу на Святом Причастии, и вы придете к тому, чтобы любить Бога и ваших собратьев такой горячей любовью, что вы, в конечном счете, получите блаженное видение. В этом гимне Спенсер не стремится продолжать платонический подъём к высшей Любви и Благу, напротив, он отдаляется от неоплатонической теории восхождения, чтобы поэтически изобразить основные положения христианства.

Главная тема третьего гимна — «озарение», в котором пребывают христианские мистики, созерцая жизнь и страсти Иисуса Христа[652]. Фичино, Пико, Бенивьени и другие члены флорентийской академии пытались объединить неплатонический идеал Любви и Красоты с христианским принципом религиозного и морального совершенствования. Трудность такого слияния показывают слова Бенивьени о самом себе, в которых он выразил тень сомнения относительно того, что преподаватель закона Божьего рассматривает любовь, особенно небесную и божественную, как платоник, а не как христианин. Платоническое понимание Любви и Красоты, хотя оно резко отличается от обыденного взгляда, нельзя всё же назвать христианским.