Сонька. Конец легенды

Валерий Петрович следил, как к причалу подкатывают на своих длинных и плоских биндюгах биндюжники, грузчики тут же привычно распределяли упакованный груз между собой, тащили его либо к лебедкам, либо, навалившись, заносили вручную на пароход.

Три агента сыскного отдела Управления полиции направились к трапу, спущенному на причал. Один из них ткнул в физиономию дежурного матроса бляху сотрудника, тот от испуга козырнул, отступил на шаг, пропуская нежданных гостей.

— Капитан где? — спросил агент.

— Полагаю, на корме. Наблюдает за погрузкой.

— Проводи.

— Слушаюсь.

Матрос суетливо заспешил вперед, повел агентов вначале на нижнюю палубу, оттуда поднялся на корму, издали показал на Валерия Петровича, находящегося в гуще погрузочных работ:

— Вот он.

Агенты, лавируя между грузчиками, добрались до Валерия Петровича, и старший спросил:

— Господин Углов?

Капитан удивленно повернул к гостям голову:

— Да, Углов. А в чем дело?

— Сыскной отдел Управления полиции. Просим проследовать за нами.

— На каком основании?

— На основании решения прокурора о вашем задержании, — агент извлек из папки бумагу. — Ознакомьтесь.

Тот пробежал написанное, поднял растерянные глаза:

— А по какому вопросу?

— В управлении все объяснят.

— Позвольте зайти в каюту?

— Не положено. Следуйте за нами.

Под удивленными взглядами команды и грузчиков Валерий Петрович, сгорбившийся и осунувшийся, сопровождаемый агентами, зашагал по палубе к трапу.

В тот же день прибывшие в Одессу князь Андрей и Анастасия в сопровождении носильщика вышли на привокзальную площадь. К ним быстро подбежал молодой извозчик и весело поинтересовался:

— Где едем, уважаемые?

— В Управление полиции!

— Вы там служите или вас уже там ждут? — по-одесски удивился парень.

— В гости, — отшутился Андрей.

— Это таки такое место, где одесситы тоже любят ходить в гости.

Носильщик погрузил чемодан, помог вначале девушке, затем приехавшему господину забраться в пролетку, и извозчик ударил по лошадям.

Следом за пролеткой тут же тронулся экипаж с двумя господами.

Город радовал зелеными бульварами, веселыми лицами, бестолковыми извозчиками и наглыми автомобилистами. Анастасия улыбалась ветру, незнакомому городу, теплу.

— Какими новостями живет Одесса? — спросил, улыбаясь, князь.

— Одесса новостями не живет, она их делает! — радостно отозвался парень.

— И какие новости она делает?

— Главная, которая усиленно жуется в городе, это за нашу Сонечку!

— За какую «Сонечку»?

— Шутите, господин?.. За Сонечку Золотую Ручку!.. И за ее дочечку! Это ж самые любимые дамочки всей Одессы!

— Разве они одесситки? — удивилась княжна.

— Вы меня, мамзель, еще больше удивляете. А где ж еще могли народиться такие интересные люди, как не в Одессе!.. Не поверите, но Пушкин тоже из Одессы, хоть Дантес так не считал. Если он знал за такое, то вряд ли стал стрелять в такого человека!

— Но пишут, что их арестовали!

— Не делайте мне смешно! Я вчера своими глазами видел Соню с дочкой в ювелирке на Решильевской. Зашли, покрутили смачными фигурами, щипнули по бриллиантику и смылись!.. Хозяин не только чуть не тронулся умом, но от счастья даже чуть не повесился!

У главного подъезда полицейского управления Андрей оставил кузину в пролетке, и, опираясь на трость, стал медленно подниматься по ступенькам.

Сопровождающий экипаж с двумя господами остановился поодаль, один из филеров сошел на тротуар, стал неторопливо расхаживать вдоль выкрашенной в желтый цвет стены управления.

…В просторном фойе Департамента полиции было гулко и прохладно. Князь подошел к дежурному офицеру, представился:

— Князь Ямской из Санкт-Петербурга.

— Слушаю, ваше высокородие.

— Мне крайне важно попасть на прием к господину полицмейстеру.

— Господин полицмейстер принимает просителей только по вторникам.

— Доложи, любезный, что полный георгиевский кавалер князь Ямской просит его высокородие сделать исключение и принять для аудиенции в ближайшее время.

— Будет исполнено, князь!

Глава тринадцатая Чистилище

Мирон Яковлевич расхаживал из угла в угол допросной комнаты, поглядывал то на хозяина продуктового магазина Грибова, то на писаря, сидевшего за пишущей машинкой.

Грибов был избит до такой степени, что с трудом удерживал окровавленную голову и все время пытался утереть рукавом разбитые губы.

— Еще раз… для протокола… повторите, — подошел к нему Миронов. — Кто расстреливал подпольщиков?

— Дама, — с трудом вымолвил хозяин магазина.

— Приметы дамы?

— Шрам, увечье возле глаза.

— Вы сами это видели?

— Не видел. Лоб дамы был всегда прикрыт прядью волос.

— С чего вы взяли, что на лбу были шрам и увечье?

— По предположению господина следователя, который допрашивал.

— О чем еще говорил следователь?

— Будто дама была когда-то известной актрисой.

— Еще!

— Чтобы я не смел говорить, будто эсеров расстреливала эта дама.

— Почему?

— Мне это неизвестно.

— Все?

— Все. Больше ни о чем сказать не могу. — Грибов осторожно коснулся рукавом разбитых губ, попросил: — Попросите больше меня не бить. Я больше ничего не знаю.

…Час спустя в кабинет Икрамова заглянул ординарец Асланбек, сообщил:

— Князь, к вам господин Миронов.