Сопротивление и покорность

Мой нынешний партнер, о котором я много раз тебе писал, становится с каждым днем все бо­лее жалким. У него здесь еще двое коллег, один из которых с утра до ночи хнычет, а другой во время тревог (а вчера даже когда подали предваритель­ную тревогу) — буквально — накладывает в шта­ны. Когда вчера он со слезами на глазах сообщил мне об этом, а я разразился хохотом и обругал его, он стал поучать меня, что нельзя в несчастье никого ни осмеивать, ни осуждать. Это для меня было уж слишком, и я резким тоном выразил свое презрение к людям, которые могут быть суровы к другим, произносят высокопарные речи об опас­ной жизни и т. д., а при самой ничтожной пробе сил теряют самообладание, это, мол, позор, и у меня тут нет никакого сострадания; и вообще таких представителей я бы выкинул из артели, т. к. они срамят ее и т. п. Он был поражен и, види­мо, решил, что я весьма сомнительный христиа­нин. Вообще говоря, поведение этих субчиков здесь уже стало притчей во языцех, что порождает соответствующую, не очень приятную для них ре­акцию. Для меня этот опыт крайне поучителен, хотя он и отвратительнее всего того, что я до сих пор здесь насмотрелся. Мне думается, что я на са­мом деле не с такой уж легкостью могу презирать человека, попавшего в беду, и я высказал это до­статочно недвусмысленно, так что у него, навер­ное, волосы встали дыбом; но все это действите­льно вызывает у меня только презрение. 17—18- летние ребята находятся здесь во время тревог в гораздо более опасных местах и ведут себя бе­зукоризненно, а эти скулят тут (я чуть было не ввернул солдатское выражение, которое бы тебя удивило!). Иначе и не скажешь — рвотное сред­ство! Н-да, каждый позорится по-своему. На­деюсь, что ты не подумаешь, будто я записался в герои. Поводов для этого здесь достаточно ма­ло! Но есть одна слабость, за которую христиан­ство не отвечает, и вот за нее-то цепляются, чтобы его опорочить. Нам тут надо стараться, чтобы контуры были чистыми. С. вчера принесла мне толстый том о Магдебургском соборе. Я в во­сторге от скульптур, особенно от нескольких бла­горазумных дев. Блаженство, написанное на этих вполне земных, почти крестьянских лицах, поис-

и* тине восхищает и трогает. Ты еще хорошенько насмотришься на них!

4.2.44 

Нет ничего для меня более естественного, чем писать тебе утром дня моего рождения, вспоми­ная, что мы восемь лет подряд отмечали его вме­сте. Пусть работа полежит пару часов, ей это, на­верное, только на пользу. Я жду свидания с М. или с родителями, хотя еще неизвестно, удастся оно или нет. Восемь лет назад мы сидели вече­ром у камина. Вы преподнесли мне в подарок ре- мажорный скрипичный концерт, и мы вместе про­слушали его. Потом, кажется, я рассказывал вам о Гарнаке, о прошлых временах, что вам, не знаю почему, особенно пришлось по вкусу, а под конец была окончательно решена поездка в Швецию. Годом позднее вы подарили мне Сентябрьскую Библию с симпатичной надписью и твоим именем во главе подписавшихся. Затем был Шленвиц и Зигурдсхоф — многие тогда праздновали этот день с нами, многие, которых уже с нами нет. Пе­ние под дверью, молитва во время богослужения, которую ты в тот день прочитал, песнь на стихи Клаудиуса, которую спел Г.,—все это останется прекрасными воспоминаниями, которые непод­властны здешней мерзкой атмосфере. Я полон уверенности, что мы отпразднуем твой ближай­ший день рождения снова вместе и—кто знает?— может быть, даже и Пасху! Тогда мы опять обра­тимся к настоящей жизненной задаче, и прекрас­ной работы будет у нас хоть отбавляй; а то, что мы тем временем пережили, пригодится. Причем за то, что мы сможем именно так оценить настоя­щее, как мы это оба делаем, мы должны благода­рить друг друга. Я думаю, что ты сегодня ду­маешь обо мне, и буду очень рад, если в этих ду­мах присутствует не только прошедшее, но и на­дежда на будущее, пусть и изменившееся, но все- таки общее.

Теперь уже, видимо, недолго осталось до того момента, когда ты получишь радостное известие. Нелегко, наверное, быть вынужденным праздно­вать такой необычный день радости среди чужих людей, которые не могут тебе помочь по- настоящему ощутить радость, осмыслить ее и связать с повседневной жизнью и для которых цель и кульминационный пункт всякой радости в большей или меньшей степени заключается в выпивке. Я желаю тебе найти человека, с кото­рым ты мог бы сблизиться (единственный чело­век, с которым я начал сходиться теснее, был убит, как я уже тебе писал, во время налета), но думаю, что для нас найти то, что мы ищем и в чем нуждаемся, сложнее — мы ведь в отношении дружбы предъявляем более высокие требования, чем другие. Вот и в этом плане трудно найти замену!

Я не дописал письма, как меня вызвали вниз. М. первая встретила меня радостным известием: «У Р. родился мальчик, и назвали его Дитрихом!» Все прошло гладко, за полтора часа, мама и К. принимали роды! Какой сюрприз и какое счастье!