Сопротивление и покорность

То, что ты в этой связи говоришь о дружбе, которая в отличие от брака и родственных связей не пользуется никакими общепризнанными пра­вами и поэтому всецело зависит от ее внутреннего содержания, мне кажется, прекрасно подмечено. Ведь действительно вовсе не легко найти место дружбе в социологическом плане. Ее, пожалуй, можно включить в понятие культуры и образова­ния, тогда как братские отношения попадают в рамки понятия Церкви, а приятельские — в сфе­ру понятия труда и политики. У брака, труда, го­сударства и Церкви имеются конкретные боже­ственные мандаты, а как обстоят дела с культурой и образованием? Не думаю, что их можно просто включить в понятие труда, как бы заманчиво это ни выглядело. Они относятся не к сфере повинове­ния, а к области свободы, охватывающей все три сферы божественных мандатов. Тот, кто пребы­вает в неведении относительно этой области сво­боды, может быть хорошим отцом, гражданином и тружеником, пожалуй, также и христианином, но будет ли он при этом полноценным человеком (а тем самым и христианином в полном объеме этого понятия), сомнительно. Наш «протестант­ский» (не лютеранский) прусский мир в такой сте­пени определяется этими четырьмя мандатами, что сфера свободы всецело оттеснена на задний план. Может быть, как мне сегодня кажется, именно понятие Церкви дает возможность прийти к осознанию сферы свободы (искусство, образова­ние, дружба, игра)? Т. е. не изымать «эстетическо­го существования» (Кьеркегор) из области Церк­ви, а как раз в ней-то и обосновать его по-новому? Я убежден в этом; а отсюда можно было бы по- новому подойти к Средневековью! Ведь кто, на­пример, в наши дни способен беззаботно отдава­ться музыке или дружбе, играть и радоваться? Уж конечно, не «этический» человек, а только хри­стианин. Именно потому, что дружба относится к сфере свободы («христианского человека»!?), и следует надежно защищать ее от недоверчивой мины «этического» человека, не претендуя, разу­меется, на necessitas божественной заповеди, но с притязанием на necessitas свободы! Я считаю, что в рамках этой свободы (а где еще быть дружбе в нашем мире, всецело определяемом тремя остальными мандатами?) дружба есть редчайшее и драгоценнейшее достояние. Его не сравнить с доменами этих мандатов, по отношению к ним оно просто sui generis, но вместе с тем неразрывно с ним связано, как василек с нивой.

Теперь о твоем замечании относительно «страха Христова». Он ведь высказывается лишь в молитве (а также в псалмах); (мне всегда было непонятно, почему евангелисты приводят эту мо­литву, которую не мог слышать ни один человек, а указание, что Иисус будто бы открыл ее учени­кам в evangelium quadraginta dierum, есть просто отговорка; что ты думаешь по этому поводу?).

Весьма возможно, что твое упоминание Со­крата в связи с темой образования и смерти очень плодотворно. Я еще подумаю над этим. Ясно же мне во всей проблеме лишь одно, что «образова­ние», которое подводит в момент опасности, не является таковым. Образование должно уметь противостоять опасности и смерти — impavidum feriunt ruinae (Гораций), пусть оно и не может их «преодолеть»; а что значит — преодолеть? Искать в суде прощение, в ужасе — радость? Но об этом стоит поговорить еще...

Что будет с Римом? Кошмарным сном кажет­ся мне мысль, что он может быть разрушен. Как хорошо, что мы повидали его еще в мирное время!

У меня все в порядке, работаю и жду. Впро­чем, я ведь во всех отношениях неисправимый оп­тимист и хотел бы видеть и тебя таким! До скоро­го, радостного свидания!

Если тебе как-нибудь попадется на глаза Jlao- коон, обрати внимание на его (отца) голову — не использовали ли ее позднее в качестве прототипа для образа Христа. В последний раз этот антич­ный страдалец сильно подействовал на меня и долго не оставлял...

Я вынужден был избрать новый тон в отно­шениях с партнером по ежедневным прогулкам; он все старался подъехать ко мне, и все-таки, не­смотря на все его усилия, у него на днях сорвалось замечание о еврейской проблеме и т. п., что заста­вило меня отреагировать так резко и холодно, как я, пожалуй, никогда не обходился с людьми, и не­медленно лишить его этих маленьких приятно- стей. Пусть он некоторое время вволю потрепы- хается, меня это абсолютно не волнует (я сам по­ражаюсь себе, но это даже интересно). Он в самом деле жалкий тип, но уж, во всяком случае, не «бед­ный Лазарь».

29 и 30.1.44 

...также потому, что для меня трудно лиши­ться возможности писать тебе, я воспользовался тихим воскресным вечером, который на редкость непохож на обе последние грохочущие ночи, что­бы немного побеседовать с тобой. Как подейство­вали на тебя первые дни, когда ты непосредствен­но столкнулся с войной, какие у тебя впечатления от англосаксонского противника, которого мы до сих пор знали лишь по мирным временам?