Сопротивление и покорность

В последнее время меня занимала связанная не с Возрождением, а выросшая из Средневековья, вероятно, из идеи императорской власти в борьбе против папства «мирская природа», «светскость» XIII столетия (Вальтер, Нибелунги, Парцифаль — удивительная веротерпимость по отношению к магометанам в лице Фейрефица, сводного брата Парцифаля! — Наумбургский и Магдебургский со­боры). Это совсем не «эмансипированная», а «хрис­тианская», хотя и антиклерикальная «светскость». Где же оборвалась эта «светскость», столь чуже­родная для Возрождения? Думаю еще кое-что отко­пать по этому поводу у Лессинга (в отличие от западного Просвещения), в несколько ином аспек­те у Гёте, а позднее у Штифтера и Мёрике (не говоря уже о Клаудиусе и Готхельфе), но никак не у Шиллера и идеалистов. Крайне важно соста­вить здесь хорошую генеалогию. Возникает еще один вопрос: какую роль отводить античности? Яв­ляется ли она для нас все еще подлинной пробле­мой и источником силы или нет? Новоевропейский (modern) подход к античности с точки зрения «по­лисного человека» мы уже как-никак преодолели. Ведь классицистический способ рассмотрения под эстетическим углом зрения имеет значение уже лишь для немногих, да и то слегка музейное. Основные гуманистические понятия—человечность, терпи­мость, мягкость, умеренность — уже можно встретить у Вольфрама фон Эшенбаха и в Бам- бергском всаднике; отлитые в прекраснейшую форму, тут они доступнее для нас и обязательнее, чем даже в античности. Итак, в какой мере «обра­зование» связано с античностью? Справедлива ли еще концепция истории, развиваемая в трудах историков от Ранке до Дельбрюка, согласно кото­рой история представляет собой некий конти­нуум, состоящий из «древнего мира», «Средневе­ковья» и «Нового времени»? Или, может быть, Шпенглер со своей идеей замкнутых культурных сфер по крайней мере столь же прав, пусть он и че­ресчур биологизирует исторические процессы? В принципе концепция исторического континуума опирается на Гегеля, который видит кульмина­цию всей истории в «Новом времени», т. е. в своей философской системе; она, следовательно, идеали­стична (несмотря на постулат Ранке, что любой исторический момент «непосредственно связан с Богом»; из этого постулата можно было бы прий­ти к поправке в общей концепции эволюционно­го континуума, но этого не произошло); Шпенгле- рова «морфология» биологична, и в этом ее огра­ниченность (как понимать «старение», «гибель» какой-либо культуры?). По отношению к поня­тию образования это означает, что нельзя идеали­стически приписывать античности роль абсолют­ного фундамента, как нельзя с «биолого- морфологических» позиций просто вычеркивать ее из нашей образовательной сферы. Пока в ней не открыты более далекие горизонты, будет непло­хо, если отношение к прошлому и особенно к ан­тичности будет определяться не исходя из универ­сального понятия истории, а всецело на основе со­держания и фактов... Что до меня, то я, к сожале­нию, всегда прохладно относился к Ренессансу и классицизму, они мне чужды, я действительно не в состоянии сделать их своим достоянием... Не является ли в наши дни знакомство с другими странами и внутреннее соприкосновение с ними гораздо более важным для нас элементом образо­вания, чем античность? Разумеется, в обоих слу­чаях имеется возможность обывательского под­хода, но, может быть, в наши задачи и входит пре­вращение встречи с другими народами и странами в подлинно пережитый момент образования, вы­ходящий за пределы политики, экономических во­просов и снобизма. Тем самым можно было бы использовать до сих пор невостребованный источник для нашего образования и вместе с тем подключиться к древней европейской традиции.

Только что через радиосеть снова поступило сообщение о приближении крупных авиационных соединений. Отсюда можно было хорошо наблю­дать оба последних дневных налета на Берлин. На безоблачном небе были видны армады самолетов, оставлявших за собой белый след; зенитный огонь был довольно интенсивен. Вчера тревога продол­жалась два с половиной часа, т. е. дольше, чем но­чью. Сегодня небо покрыто облаками... Вот завы­ла сирена, и я вынужден оставить письмо, продол­жу после.

Налет опять длился 2 часа, «бомбометание во всех районах города»,— как сказано по радио.