Сорные травы

– Ладно уж, – я непритворно смутился. – Всё будет хорошо, и не из такого выбирались.

Я вернулся в ординаторскую, чтобы нагнать бумажную работу. За последние дни никак не удавалось посидеть над документами. А помочь некому – коллеги и так бегают с операции на операцию. Странное затишье, пришедшее после волны пострадавших в тот самый день, завершилось нежданно-негаданно. И теперь больница оказалась доверху забита новыми пациентами. В терапии койки уже в коридоре выставляли. Среди врачей прошёл слух, что народ специально стремится лечь в стационар, чтобы, когда начнётся вторая волна эпидемии, перепало чудодейственное лекарство «Лодибра». В том, что она начнется, никто не сомневался – ни в городе, ни в сетевых блогах. Ещё и журналисты подогревали истерию. Паника и страх – это их хлеб. Хорошие новости никому не интересны.

Подумалось, что начнётся, если журналисты пронюхают про кражу в моём отделении наркотиков. Аж передёрнуло.

Я распахнул дверь ординаторской и увидел сюрприз, вольготно развалившийся на моём месте. У меня никогда не получалось расположиться именно так, по-барски – конструкция офисного кресла не особо позволяет. Но у Луканова эта поза получилась на все пять из четырёх. В нём погиб отличный гимнаст.

– Сергей Васильевич, вам не кажется, что вы сели за мой стол? – мягко поинтересовался я.

– Не кажется, – заявил Луканов. И сделал странное движение ногой. Потом попытался чуть изменить позу, рукой подхватил себя под колено, опять попробовал приподнять ногу повыше.

Я недоумённо смотрел на этот цирковой номер. Только с третьей попытки Луканова я понял, что он пытался забросить ногу на угол стола. Я хмыкнул. Сергей Васильевич бросил свирепый взгляд и прекратил насиловать стол.

– Вы не ответили на вопрос, – напомнил я. – Что вы делаете за моим столом и в моём кресле? Насколько могу судить, ваше место совсем не пострадало, и ничто не мешает им воспользоваться. Я, в принципе, не против того, что вам захотелось отдохнуть именно здесь, но мне работать надо.

– Это моё место, – окрысился Луканов, сделав ударение на первое слово. – Оно должно было быть моим. Если бы не твой папашка-жополиз.

Я плавно приблизился к нему и совсем уже невежливо взял за воротник.

– О мёртвых так не говорят, Сергей Васильевич. Будем считать, что я не слышал того, что вы сказали о моём отце, – и немного тряхнул, чтобы он пришёл в себя. Поразмыслил и тряхнул для верности ещё разок. Но, видимо, перестарался – голова Луканова ощутимо врезалась в жёсткий подголовник кресла, обтянутый кожзаменителем.

– Руки убери, – пронзительно взвизгнул коллега и проворно отскочил, одним движением выкрутившись и из моей руки, и из объятий кресла. Халат Луканова не выдержал рывка и затрещал.

– Ты мне ещё заплатишь, щенок, – прошипел Луканов, обходя стол так, чтобы тот оказался между нами. Солнечный свет падал из-за спины, отчего лицо ушло в глубокую тень – только глаза Луканова сверкали неожиданно глубинной злобой. Мне даже интересно стало, сколько же он обиды на весь мир подсобрал за пятьдесят лет жизни.

– За халат? – поинтересовался я, занимая своё место.

– За всё, – прошипел Луканов.

– Сергей Васильевич, успокойтесь. Нам ещё работать вместе.

– Мне уже предложили более достойное занятие.

– И кто же?

– Тимошенко! – с вызовом ответил Сергей Васильевич.

– Наш бывший пациент? Михаилу понадобился личный хирург? – поинтересовался я.

– Я буду его полномочным свидетелем, – гордо ответил Сергей Васильевич.

– Свидетелем чего? Он собирается жениться? – я приподнял бровь.

– Идиот! Я свидетель его воскрешения!

– Сергей Васильевич, предлагаю вам консультацию Деменко. Ничем, кроме временного помешательства, я не могу объяснить такое заявление хирурга, получившего классическое образование и столько проработавшего в медицине.

– Пошёл ты, – выплюнул Луканов. – Сам загибайся вместе с этой грёбаной больницей, с этим долбанутым городом. Я увольняюсь. Сегодня же.

– Не могу сказать, что меня это сильно опечалило, – я пожал плечами. – Заявление на стол – и можете быть свободны.

– Уже, – процедил Луканов, указывая пальцем на столешницу.

Я не обратил внимания, когда садился, на расположившийся поверх моих бумаг большой белый конверт с крупной надписью чёрным маркером.

«Сыну стукача и жополиза Ивану Игоревичу Корнилову».

Коротко и ёмко.

Даже слишком.

– Ясно, – тихо ответил я и пружиной вылетел из кресла.

Луканов, очевидно, только сейчас осознав последствия, издал звук, средний между тихим визгом и всхрапыванием – и со всех ног бросился к двери, которая по вселенским законам справедливости открылась прямо ему в лоб. Сергей Васильевич автоматически отпрыгнул назад, развернулся, вскидывая руки, но мой кулак благополучно миновал хлипкую защиту и чётко впечатался в переносицу, отбросив скандалиста обратно к двери. В проёме ошарашенно замер реаниматолог Павел. Видно, он как раз набрал воздуха в лёгкие, чтобы поздороваться, но так и не решил, что именно нужно сказать в такой пикантной ситуации. Павел принял летящего Луканова в объятия и, ничего не понимая, оттолкнул обратно ко мне.