Сорок одна хлопушка

Тяньгуа? Сердце защемило, отчётливо нахлынули воспоминания. Неужели эта студентка с тонкой талией, длинноногая, с длинными волосами, симпатичная и добрая и есть дочка Лао Ланя, эта рыжеволосая Тяньгуа? Эта девчонка с её необъяснимой привлекательностью неожиданно похорошела и превратилась в эту девушку – вот уж поистине девушки меняются, когда взрослеют. Тяньгуа! То ли я выкрикнул её имя, то ли готовый в любой момент рассыпаться божок Ма Тун. Конечно, я надеялся, что это был я, а не Ма Тун, потому что давно слышал, что если он позовёт красивую девушку по имени и она на свою беду откликнется, то ей не миновать злой судьбы и насланных им мучений. Девушка откликнулась, и моя голова закружилась в поисках источника этого звука. Ей вообще было не до меня, ей и в голову не могло прийти, что столь высокомерный когда-то Ло Сяотун, в конце концов, опустится до такого состояния и будет ютиться в полуразрушенном храме, валяться на полу страдающим вторичной эпилепсией нищим, хотя нищим я не был, но она со своим приятелем наверняка посчитали меня таковым. Она стояла перед мудрейшим, касаясь низом живота его лица, мудрейший сидел, не шелохнувшись, она, похоже, как ни в чём не бывало, подалась телом вперёд, вытянув руку и поглаживая Ма Туна по шее, и спросила стоявшего за ней приятеля:

– Ты смотрел сериал «Ляо Чжай. У Тун»?

– Нет, – смутился тот, – мы сдавали экзамены в университет и ничего кроме учебников не видели. У нас проходной балл был чрезвычайно высоким и конкуренция очень жёсткая.

– Знаешь, что за божество У Тун? – обернулась к нему девушка с лукавой улыбкой.

– Не знаю.

– Я так и думала.

– Ну и что это за божество? – спросил он.

– Неудивительно, что Пу Сунлин сказал: «После военной победы Вань в землях У осталась лишь половина духа Туна», – шутливым тоном проговорила она.

– О чём это ты? – спросил её приятель, сбитый с толку. Она улыбнулась:

– Не буду, не буду. Смотри. – Она поднесла испачканные грязной водой ладони к его лицу: – Ма Тун вспотел.

Тот взял её за руку и потянул прочь из храма. Она шла будто с большой неохотой, оглядывалась, словно ища глазами Ма Туна, но её наставления при этом касались меня:

– Тебе лучше всего сходить в больницу, эта твоя болезнь не смертельная, но принять лекарство не помешает.

В носу у меня засвербило, отчасти от растроганности, отчасти от переживаний, как стремительно изменяется мир. Во дворе уже собралось немало людей, множество других от мала до велика, таща скамейки на плечах, шли с двух сторон по шоссе и по полям позади храма. Странно, что на обычно загруженном шоссе не было ни одной машины. Такую аномалию я могу объяснить лишь тем, что движение регулировала полиция. Ещё я недоумевал, почему сцену для представления возвели не на пустыре напротив, а во дворе маленького храма, где народу умещается не так много? Всё это было так нелепо, ни о каком смысле не было и речи. И тут я вдруг увидел Лао Ланя: с рукой на перевязи, с марлевой повязкой на левом глазу; словно вышедший из боя раненый солдат, он под охраной Хуан Бяо и других показался из кукурузного поля позади храма. Перед ними весело бежала с початком кукурузы в руке та самая девочка по имени Цзяоцзяо. Её мать Фань Чжаося то и дело окликала её:

– Не бегай так быстро, сокровище моё, смотри, не поскользнись!

Мужчина средних лет с бумажным веером в руке, увидев Лао Ланя и иже с ним, выбежал навстречу, расплываясь в улыбке:

– Президент Лань, вы лично прибыли.

Один из сопровождавших Лао Ланя представил его:

– Президент Лань, это Цзян, художественный руководитель городской труппы театра «Люцян».

– Работник искусства! – громко произнёс Лао Лань. – Я тут, видишь ли, в таком виде, не могу пожать руку, прошу извинить!

– Что вы, что вы, президент Лань, – запел худрук. – Только с вашей поддержкой наша труппа и может прокормиться.

– Взаимопомощь – штука такая, – сказал Лао Лань. – Скажи своим артистам, пусть приложат немного усилий, хорошенько помогут мне отблагодарить бога мяса и бога У Туна, а то кто его знает, неважнецкое представление перед храмом может оскорбить дух божеств, и ниспошлётся воздаяние.

– Не волнуйтесь, президент Лань, – заверил худрук, – мы приложим все силы, исполним эти две пьесы хорошо.

Несколько электриков с сумками для инструментов за спиной при помощи приставных лестниц монтировали на сцене освещение. Глядя, как они ловко и умело забираются и спускаются по лестницам, я вспомнил двух братьев-электриков в деревне мясников много лет назад, всё прошло, с течением времени вещи остались прежними, а люди – нет. Я, Ло Сяотун, опустился на самое дно общества и, по всей вероятности, определил, что в этой жизни у меня шанса подняться снова не будет. Всё, что я могу делать, это сидеть в ветхом храме, опираясь на тело, ослабевшее, возможно, после приступа вторичной эпилепсии, и отправляться в былые времена, ветхие, как многолетний прах, рассказывая о них этому гнилому, как труха, монаху, что сидит напротив.