Сорок одна хлопушка

Колонны праздничного шествия с востока и запада ещё собирались на лужайке. Машина-«свинья», машина-«баран», машина-«осёл», машина-«кролик» – все они, разукрашенные под мёртвые тела животных, идущих на потребу человеческим желудкам, в окружении разномастной толпы расположились на лужайке по заранее определённым местам парадными коробками в ожидании принимающих этот парад важных персон. Только страусы Лао Ланя по-прежнему носились туда-сюда по двору. Двое сцепились за замызганную оранжевую одёжку, словно за деликатес. Мне вспомнилась девица, появившаяся вчера во время грозы, и сердце приятно заныло. Страусы то и дело просовывали длинные шеи в дверь храма, их круглые глазки сверкали от любопытства. Удручённые мальчики и девочки сидели на основании повалившейся стены и составляли яркий контраст с неугомонными страусами. Несколько человек из компании Лао Ланя непрерывно с кем-то созванивались, не выпуская телефоны из рук. А один страус просунул голову и широким клювом клюнул мудрейшего в голову. Недолго думая, я хотел запустить в страуса туфлей, но мудрейший как бы рассеянно поднял руку, и туфля упала на землю. Он широко открыл глаза и с улыбкой во весь рот смотрел на этого страуса, как добрый дедушка смотрит на любимого внука, делающего первые шаги. Под рёв сирены с запада по шоссе нёсся чёрный «Бьюик». Обходя один за другим украшенные машины, он примчался к храму и резко остановился. Из него вышел толстопузый мужчина в двубортном европейском костюме серого цвета, большущем галстуке в красную клетку, с этикетками элитной марки, оставленными для форса на обшлагах рукавов. Но в костюм какой элитной марки он ни был бы упакован, глянув в его большие жёлтые глаза, я тут же узнал ненавистного мне Лао Ланя. Много лет назад, мудрейший, я выстрелил в него сорок один раз подряд; я своими глазами видел, как последним снарядом его разорвало по поясу на две половинки, поэтому я бесследно скрылся и скитался в далёких краях. Впоследствии я слышал, что он не умер и не только остался жив, а достиг большего процветания в бизнесе и стал ещё здоровее. Вслед за Лао Ланем из лимузина выскользнула полная женщина в ярко-красном платье и коричневато-красных туфлях на высоком каблуке, волосы уложены волнами, а огненно-красный клок на макушке напоминает петушиный гребень. На пальцах шесть колец: три из обычного золота, три – из белого. На шее – золотая цепочка и жемчужное ожерелье. Хоть она и разбогатела, я сразу узнал в ней Фань Чжаося, ту самую, что совокуплялась с Лао Ланем, не выпуская из рук острую бритву. Ещё во время своих скитаний по городам и весям я слышал, что они с Лао Ланем поженились. И вот наглядное подтверждение тому, что слух был верный. Выйдя из машины, она широко расставила руки навстречу бросившейся к ней девочке, которая сидела на основании стены. Это была девочка, до последнего боровшаяся со страусом – тому удалось сбросить её, только прижав к земле. Обняв девочку, Фань Чжаося стала беспрестанно целовать её своим большим ртом, как курица клюёт рисовые зёрна, и бормотать нежности. Я смотрел на эту красивую девочку, и в душе боролись противоположные чувства. Вот уж не думал, что этот ублюдок Лао Лань произведёт на свет такого хорошего ребёнка. Ещё эта девочка заставила меня вспомнить про мою сводную сестрёнку Цзяоцзяо, будь она жива, ей исполнилось бы уже пятнадцать лет. Лао Лань ругал на все корки стоящих перед ним навытяжку работников, а когда один из них раскрыл рот, чтобы что-то объяснить, плюнул ему в лицо. Предполагалось, что сегодня на открытии праздника мясоедства его колонна страусов будет исполнять танец, этот номер, несомненно, должен был стать сенсацией и произвести глубокое впечатление на гостей, прибывших с деловым визитом со всей страны, и на многих начальников, и похвалы вместе с заказами должны были посыпаться один за другим, но вот представление ещё не началось, а эти болваны подчинённые всё испортили. Видя, что церемония открытия вот-вот начнётся, Лао Лань, обливаясь потом, пообещал работникам, что, если они не соберут страусов на лужайке, он из них самих страусиные консервы сделает. Работники опрометью бросились загонять страусов, но те то и дело лягались огромными лапами, как бешеные скакуны – копытами, заставив их в страхе отступить. Закатав рукава, Лао Лань самолично бросился их ловить, но с первого же шага наступил на жидкое страусиное дерьмо, поскользнулся и грохнулся на спину. Подчинённые бросились поднимать его, еле сдерживая смех.

– Смешно, да? – ехидно поинтересовался Лао Лань. – Смейтесь, смейтесь, что же вы не смеётесь? – Один с виду самый молодой работник, в конце концов, не выдержал, фыркнул и рассмеялся. Остальные за ним. Лао Лань тоже усмехнулся пару раз, но тут же взревел: – Ещё смеются, мать вашу! Пусть кто хихикнет ещё, враз вылетит с работы! – Все немедленно умолкли. – За ружьём давайте, – приказал Лао Лань, – чтобы ни одна эта тварь пернатая в живых не осталась!