Сорок третий

Разница между первым и вторым романами Ивана Науменко такая же, как между их названиями: «Сосна при дороге» называется первый роман, «Ветер в соснах» — второй. В первой книге все события располагаются вокруг Мити Птаха и его родной «вёски». Во второй — Митя остается одним из главных героев, но рядом с ним, за ним, впереди него вырастают новые фигуры, описываются события, происходящие уже не на одной железнодорожной станции, но чуть ли не в целой области.

Мы видим народ, страдающий под пятой оккупантов, народ, поднимающийся на борьбу с оккупантами, народ, не сломленный и даже не согнутый. Одни борются, другие помогают им чем могут: одевают, обстирывают, кормят.

«Ветер в соснах», являясь тематически продолжением книги «Сосна при дороге», вместе с тем — самостоятельное произведение, ибо в него, как справедливо замечено в аннотации, «пришли новые проблемы и новые герои».

Новые герои — это капитан Бондарь, лейтенанты Казаченко, Топорков и их товарищи, создающие ядро партизанского отряда. Они начинают вооруженную партизанскую борьбу с оккупантами и одновременно всеми силами помогают организации подпольных групп в городках, на железнодорожных станциях, в селах.

Неторопливо, но уверенно лепит Иван Науменко образ капитана Бондаря. Писатель сознательно стремится при этом избежать какой бы то ни было идеализации и одновременно не допустить «заземления» героя. Создавая образ Бондаря, Науменко как бы вступает в полемику со своими предшественниками, и его основной довод в этой полемике следующий: «В жизни такие люди были куда обыкновеннее, и именно поэтому они такие необыкновенные».

Юность Бондаря прошла в жарких комсомольских спорах, выступлениях на митингах и в неустанной работе, учебе. Как большинство его современников, он не всегда досыта ел, бедно одевался, но не обращал на это внимания, ибо был полон великих стремлений.

Интересны в романе образы двух учителей, данных Бондарю самой жизнью и сформировавших его как нового человека. Один учитель — отец. Человек поразительного трудолюбия, всегда спокойный, ровный, справедливый, охотно принимающий все новое, но не отбрасывающий и старого, вечно занятый повседневным трудом, отдающийся ему со всей страстью. С малолетства прививал он детям «ясный, чистый взгляд па жизнь», развивал в них чувство справедливости, скромность, честность. Другой учитель — председатель сельсовета Стрык, возвышенный идеалист, мечтающий, подобно шолоховскому Нагульнову, о мировой революции. Ему посвящен замечательный эпизод в книге — рассказ-воспоминание о первомайской демонстрации 1932 года. Отлично написанный, крылатый эпизод этот доносит до нас неповторимое дыхание той эпохи, боевой задор людей, которым казались одолимыми все преграды. Вспоминая вместе с Бондарем о Стрыке, Драгун говорит ему: «Ты на него был похож. Не характером, а чем-то другим».

Представляемые этими людьми два начала органически переплелись в Павле Бондаре, составили основу его характера. В результате он, человек, которого жизнь никогда не баловала «сладкими пряниками», действительно одолевает все преграды: выходит из окружения, находит единомышленников, становится своеобразным магнитом, стягивающим вокруг себя всех лучших людей из сел, станций, городков, временно оккупированных немцами.

В романе немало батальных сцен. Написаны они со знанием дела, богаты выразительными жизненными деталями. И если можно в чем-то упрекнуть автора, так лишь в том, что даны эти сцены без необходимых психологических пауз. Так, «с ходу» дано в книге изображение взрыва огромного моста. Между тем психологическая, эмоционально насыщенная пауза, в форме ли жанровой картинки или воспоминания героя перед взрывом, сделала бы эстетический эффект более сильным. Как сказал в свое время Александр Довженко в связи с подобной ситуацией в «Арсенале»: «Погоди, ведь это великая минута. Я не должен продешевить ее… «Бах» — и все? Нет, погоди, я должен здесь поразмыслить и найти какой-то правдивый способ выражения, который бы добавил приподнятость этой великой минуте соответственно ее значению»[19].

Из помощников Бондаря выразительнее всех нарисован лейтенант Топорков. Запоминается и образ Эрны Ивановны Турбиной, хотя сцена уничтожения ею списков, найденных немцами у убитого Казаченко, не очень убедительна. Чувствуется, что автор «упростил» и «облегчил» эту сюжетную линию. Кстати сказать, стремясь к предельному жизнеподобию, Иван Науменко иногда напрасно избегает ставить своих героев в не совсем обычные ситуации, отказывает им в праве на неожиданные повороты мыслей и чувств. Вследствие этого обыкновенное, заурядное кое-где у него оборачивается трафаретностью. Между тем ведь обычное и трафаретное — явления совсем не одного ряда. Жизненность не всегда сводится к жизнеподобию. Иногда последнее мешает сделать характеры по-настоящему жизненными.