Сороковые... Роковые

Открылась через полтора месяца в Радневе какая-то коммерция, её на паях со старшим Краузе открыл малоразговорчивый и угрюмый тип из фольксдойч. Как-то сумел Толик довести до сознания Краузе, что чем больше оборот недорогих товаров, тем больше прибыль, вот и нанял он двух грамотных бабенок из учителок, одной из которых была Варя, резать на маленькие кусочки всякое мыло, расфасовывать в небольшие кульки редкую сейчас, в это время, перловку и пшенку — для обычных покупателей, а приглядевшись к ним, иногда дозволял расфасовку совсем другого товара для господ офицеров, их фройляйн и всяких бургомистров и других прихлебателей.

Иногда отправлял своих женщин отнести заказ на дом, когда твердо уверился в их честности. Варе же, оставшись наедине, тоскливо говорил:

— Ох, Варюха, ведь не выдержу — сорвусь, какие они все мерзкие, даже не немцы, те, понятно, сволочи-завоеватели, а вот эти… накипь, гадостные.

Толик «подружился» с Фридрихом, поставляя ему водку на разлив — пояснив что водка в бочке, в надежном месте, всю сразу привезти невозможно, ибо сразу же украдут, а он рисковать своим капиталом не приучен.

Не скажешь ведь Фрицци, что молодежь несколько дней переливала всякую водку из бутылок, что вместе с ними попали сюда, в крепкую деревянную бочку. Леший же посоветовал настоять на разных травах, чтобы были различные настойки, на выбор.

Встал вопрос — во что разливать. Подумали-подумали и решили не мудрствовать, какие нашлись бутылки этого времени, в те и наливали при покупателях, или просили возвращать их, или покупали у населения.

Фрицци и Кляйнмихелю спиртное шло в полцены, а то и бесплатно.

Если Карл начинал ругаться, то Фридрих нехотя отдавал деньги за выпивку.

Фон Виллов же старался отговориться работой, да и в их компании односложно отвечал, был скучным и неразговорчивым, и как-то не очень его приглашали на дружеские посиделки, а он только рад был такому и постоянно отговаривался работой. Ему из Берлина постоянно шли директивы, он мотался по всей Орловщине, собирал всякие данные, подолгу допоздна сидел в кабинете, обобщая все сведения и, несколько раз перепроверив каждую букву и цифру, отправлял данные в Берлин.

Оттуда шли одобрительные отзывы, но забирать его обратно в Берлин пока не торопились.

Герберт, получая очередное задание, ворчал негромко, чтобы слышал сидящий здесь же шифровальщик, о том, что ему осточертела эта варварская страна и эти дикари. Надо было поддерживать дядюшкину хитрую игру — убитый горем племянник работает на износ на оккупированной территории, где водятся партизанен и всякие другие бандитен, стараясь забыться от такой нелепой смерти невесты.

И не забывал Герберт странный взгляд этой фрау, искать её он не торопился, поручать кому-то, даже Руди, узнать, где она живет — тоже. В таком деле спешить нельзя, вдруг ему показалось, и ни в чем не повинная фрау попадет под пристальное внимание, а то в ведомство Клянмихеля.

Герби никогда не понимал, как может жестокость приносить радость, и про себя называл эсэсовцев — «грязные мясники». И столкнула их судьба… Герби сделал заказ по телефону в коммерцию господина Краузе и попросил доставить заказанные им мыло и какой-то Кёльнишвассер-одеколон ему на дом. Толик и отправил Варю с заказом, благо, после доставки можно было идти домой, время было уже к девяти вечера.

Варя торопливо шла с заказом к неведомому герр майору фон Виллову — до комендантского часа оставалось полчаса, надо было торопиться. Стоящий у калитки часовой остановил её, она показала упакованный пакет и сказала на ломаном немецком:

— Бестеллен ин коммерц герр майор фон Виллов.

Немец гаркнул кому-то, и на крыльце появился пожилой немец, унтер.

— Битте фрау! — пригласил он её в дом.

Зайдя туда, Варя удивилсь — в хате было довольно-таки чисто, не смотря на то, что хозяев выселили. Варя повторила, что сказала часовому.

— Герр майор! — позвал унтер.

— Я, я!

И через минуту вышел этот герр, тот самый сухостойный, надменный немец. Только сейчас он был немного другой: в расстегнутой рубашке, с закатанными рукавами, он уже не казался сухостойной жердиной, видно было, что мужик спортивный, явно дружит со спортом — жилистый такой весь. Варя, не поднимая глаз выше его груди, отдала пакет.

Немец взял и на ломаном русском спросил:

— Фрау ест боятся? Ихь, не ест кусатся.

— Я не боюсь, битте, расчет, берехнунг, комендантский час.

Он поправил Варино произношение и что-то сказал своему унтеру, назвав его Руди, тот шустро вышел в другую комнату.

— Фрау, битте, зеен в мой глаза.

Варя подняла на него удивленные глаза. Этот жердяй внимательно-внимательно посмотрел на неё, кивнул чему-то, взял у вышедшего из комнаты пожилого Руди рейхсмарки, отсчитал точную сумму и протянул их Варе. Варя взяла эти деньги, нечаянно коснувшись ладони, и поразилась, что шершавая она у него, как у какого работяги, потом взглянув на ходики, торопливо попрощалась и пошла на выход.

— Фрау, хальт!

Варя с недоумением обернулась, а немец с пятое на десятое пояснил, что «Руди ест проводит фрау нах хауз.»