Sorry, no preview (стихи 1993-2013)

в конце концов подводит материал...

И статуя разбита монтировкой,

холст вспорот лаконичным резким «вжик»

и рукопись летит к чертям собачьим,

и deutsches Volk** не в праве больше жить,

не выполнив поставленной задачи...

Творец лабилен. Есть в его судьбе,

что и не снилось нашим голиафам...

А жизнь есть расстояние А-В

или одна из найденных в себе

простых метафор.

*Nicht perfekt – не идеально (нем.) Прим. сост.

**deutsches Volk – немецкий народ (нем.) Прим. сост.

(07.11.2006)

Птицын

...а вот умрёшь, и что тогда приснится?

Какие-нибудь муторные сны...

Ко мне приходит странный фогель* – Птицын

с моим лицом. И что мне делать с ним?

Его вялотекущая природа

хитра как откутюровский покрой.

Громадину его громоотвода

не прошибить божественной искрой.

То он стальной многоугольной глыбой

тунгусские просторы бороздит,

то – в сущности, не мясо и не рыба –

ползёт по дну как некий рыбокит.

Мир – окиян, и он в нём вроде шлюпа.

Он говорит: вода, вода, вода...

И – на тебе – как волосы у трупа

стихи растут (такая лебеда!)...

Их как ни лей, а всё выходят пули,

мирок в себе в скорлупке броневой.

Господь посмотрит и покажет дулю

прибитой к древесине пятернёй.

А Птицын, что ж... Он теребит основы,

и, выдохнув, свободно и легко

выстреливает следущее слово

в дырявый млечный путь как в молоко.

Согласно своей двойственной природе

с меж «да» и «нет» восставленным тире,

с моим лицом куда-нибудь уходит,

все выраженья начисто стерев.

*Фогель (vogel) букв. – птица (нем.) Здесь – придурок; немецкое сленговое выражение, обозначающее «человека с птицей в голове». Прим. сост.

(23.10.2006)

Из ветхой кладези, из обморочной зоны...

Из ветхой кладези, из обморочной зоны

нетвёрдой памяти – оглушенной плотвой –

всплывут наверх порожние вагоны,

локомотивы в шапке дымовой,

старушки на часах с оскалом лисьим,

песочницы, следы собачьих нужд,

закатный залп, обугливавший листья

и запекавший кровь в проёмах луж,

чудовище в косичках с нотной папкой,

зашитое в хитиновый корсет,

картёжники, повисшие над лавкой

на тонких струйках куцых сигарет,

бог с необъятным клёшом, жёлтым пальцем

чернила обращающий в вино,

монголоидка, в нежные тринадцать

понёсшая в боях за Илион,

и прочие, бредущие нескоро

из прошлого – куда-то... Никуда?

Когда б мы знали, из какого сора –

то всё равно б не ведали стыда...

И ты – не связан силой тяготенья,

поднимешься над небом, над собой –

и всё увидишь изменённым зреньем,

как будто веки срезало «Невой».

(07.05.2006)

В деревне то ли пишется...

В деревне то ли пишется честней,

то ли враньё звучит правдоподобней.

Выводит трель сверчок под костью лобной,

и Бог-Иона прячется в сверчке.

Туман штрихует речку за холмом,

камыш, баржу, паромщика с паромом.

Холст взрезан жёлтой змейкою вагонов,

и тень впадает в тень под потолком,

приподнимая колченогий стул

над страшной половицею. За шторой

луна включилась бледным семафором,

и вероятный стрелочник уснул.

А где-то на невидимом посту

дежурный врач усталый взгляд потупит

и, сам себя поздравив с первым трупом,

разбавив спирт, зарежет колбасу.

К полуночи – из непроглядных вод –

выходят молчаливой строгой стражей

спецназовцы в красивом камуфляже,

и с ними дядька-прапорщик без ног.

Угодник за лампадкой глянет зло

и, тронув пальцем губы, брови сгорбит.

И я молчу, не добавляя скорби.

Мой рот и так уж полон мёртвых слов.

(24.04.2006)

Послушай, я...

И.Г.

Послушай, я давно не говорил...

О чём я? – нет, слагаю небылицы

и землю ем с отеческих могил,

и время пью из каждого копытца.

Подножий корм и мёртвое зерно,

действительность – чередованье дублей.

А вымысел внутри родится, но

скорей похож на дырку, чем на бублик.

Послушай, я... Гусиное перо

выводит что-то вечное под кальку.

Тяни себя за волосы, барон,

из вязкой жижи и... лишишься скальпа.

Крути волчок, вращай свои столы,

лети на воробьиных крыльях в космос.

Но лишь прикроешь веки и поплыл:

и плакать, и раскаиваться – поздно...

Послушай, я... Опять теряю нить

и делаю зарубки на побелке.

Пуст лабиринт, и некого прибить.

Есть только я и зеркало на стенке.

Послушай, я давно не говорил

с тобою о любви...

(27.03.2006)

Тик-так

Конькобежец в брюках из резины,

юный олимпиец из глубинки,

перед фотофинишем на спину

падает, о лёд стуча затылком.

И пока атлета из коллапса

не выводит запах аммиака,

сквозь бетонный купол айс-паласта

он глядит на знаки Зодиака.

Он внимает горнему напеву,

колокольцам, брякающим тихо...

У него в височной доле слева

начинает мерно что-то тикать.

Он забылся только на мгновенье,

но принять сей мир уже не сможет.

Он глядит с невнятным выраженьем,

монотонным тиканьем встревожен.

Как в глазу железная иголка,

как в желудке язвенное жженье,

тиканье долбит его, и только –

помогает словоговоренье.

Вот он и бубнит как заведённый,

в рифму или так... А в левой доле

прибавляет в весе и объёме

что-то непонятное и злое.

Конькобежец, потерпи немного,

нет на свете повести дебильней...

Говорить тебе ещё два года.

После – бац! И зазвонит будильник.

(20.03.2006)

Пиши чего-нибудь...

Автор выражает благодарность Ивану Зеленцову и Александру Пушкину