Сорванец

Так вот я и щеголял в этом охотничьем костюме. Барашковая шапка нахлобучена по самые уши, на ногах чулки, подшитые толстой тканью (чтобы дольше носились), и деревянные башмаки. Но этот роскошный костюм я носил только по воскресеньям, в будни я был одет проще. Иногда так просто, что коченел и только о том и думал, куда бы укрыться. Хорошо ещё, что в школе было тепло!

Дожди и слякоть загоняли нас под крыши. На улице лужи, в лесу лужи, на лугах грязь по самую щиколотку. Выскочишь на минуту, и уже можно выливать воду из деревянных башмаков и выжимать чулки. А дома разве усидишь?

На наше счастье, мы открыли для себя новостройку в конце улицы. Каменщики строили какую-то виллу, но из-за непогоды не выходили на работу. Крышу над домом уже вывели, там было сухо. Место будто придумано для нашего брата.

Там можно было кричать вволю, карабкаться по лесам, всюду, от подвала до чердака, играть в прятки, в горелки. Словом, ничего лучшего мы и желать для себя не могли. Ничего удивительного, что мы пропадали там до самого вечера.

Однажды игра закончилась для меня неожиданно. Уже смеркалось. Я удирал по доске — она там была вместо лестницы — во двор. Ярда Кошек гнался за мной со второго этажа, он спрыгнул на доску и вот-вот схватил бы меня.

Я знал, что для меня дело может кончиться плохо — Ярда был разозлён. Он бежал изо всех сил, я летел впереди него. Доска кончилась, я оказался на земле и понёсся по двору. Он за мной.

Не успел никто опомниться, как я исчез у него на глазах. Он продолжал бежать не задумываясь и кончил там же, где я. В яме с гашёной известью. Я стоял в ней по пояс, а Ярда растянулся во всю длину. Известь облепила нас, как тесто. Мы глянули друг на друга и, хотя нам было не до смеха, загоготали. Что тут поделаешь?

На этом наша вражда кончилась, ведь обоим досталось поровну. Мы выбрались из известковой ямы. Идти домой в таком виде я не мог. Хуже всего было, что в извёстке остались мои деревянные башмаки. Не лезть же за ними снова в яму!

Обходя сады, мы припустили к Кошекам. У родителей Ярды было своё хозяйство, был у них и свой колодец, у которого мы и стали приводить себя в порядок. Раздевшись донага, мы поливали друг дружку холодной водой. Умывшись, я старательно выстирал штаны, рубаху и чулки. На рубахе извёстки было мало, зато со штанами пришлось повозиться. Но я по-прежнему не знал, что мне делать без башмаков.

Одежду я высушил у плиты в кухне у Кошеков, к вечеру уже можно было идти домой. Всё в порядке, если не считать башмаков… Но у Кошеков, как и полагается в хорошем хозяйстве, деревянных башмаков хватало, и с разрешения Ярды я взял одну пару, лежавшую у хлева. Домой я шёл спокойно, не боясь, что бабушка что-нибудь узнает.

На стройку мы ходили ещё довольно долго, пока пан Гора, через сад которого мы бегали, не начал спускать на нас своего пса. Спасаясь от него, я не раз в последнюю секунду вскакивал на забор. В конце концов я перестал туда ходить.

Холод донимал меня повсюду, и мне бы хотелось проводить время в каком-нибудь тёплом месте. Я нашёл его на той же улице, на несколько домов дальше, — у пана Кубина.

Пан Кубин был кузнец. Большой, толстый и сильный, как и полагается кузнецу. Рукава голубой рубашки всегда засучены, поверх неё кожаный фартук. Голова лысая, на носу сидят проволочные очки. Ну и ручищи у него были! Я его всерьёз побаивался. Никогда он не улыбался, глянет поверх очков — и всё. Вечно он молчал, только изредка пробурчит что-то.

Я стоял в дверях кузницы, наблюдая, как пан Кубин куёт раскалённое железо — только искры сыплются. На меня он и не глянул, решил, видно, что я даже взгляда его не стою.

Он мерно взмахивал молотом, и удары отдавались где-то далеко на улице. Видно, он подумал про себя: «Мальчишка — ну ладно, мне до него дела нет». Вот он отошёл от наковальни к горну и стал нажимать на педаль мехов, раздувая огонь. Он медленно нажимал на педаль, сунув железо в горн, а другой рукой придерживая свою трубку.

Я подошёл ближе, но ненамного. Большие и сильные руки пана Кубина, густые брови — всё это нагоняло на меня страх. Подойти совсем близко я не осмеливался.

Постояв у горна, пан Кубин повернулся и перенёс раскалённый пруток на наковальню. Потом он взял в руку молот, стукнул им по наковальне, словно примеряясь, посмотрел на меня и сказал:

— Так…

Больше я ничего не услышал, потому что я повернулся и пулей вылетел из кузницы. Бережёного бог бережёт! Но ничего страшного не последовало: пан Кубин продолжал мерно постукивать молотом, и я опять приблизился. Ведь в кузнице было такое приятное тепло, а на дворе — собачий холод. Только бы он меня не выгнал!

Пан Кубин отложил молот и снова сказал:

— Так вот…

На этот раз я не удрал, потому что пан Кубин тут же продолжал:

— Стоишь глазеешь, а вот нет чтобы раздувать мехи! А сто́ит слово сказать — ты удираешь, будто я тебе пятки припалил. Берись-ка лучше за дело!

Два раза повторять ему не пришлось: я подскочил к мехам и стал качать как бешеный.

— Помаленьку, помаленьку, не мельтешись! — сказал пан Кубин, покосившись на меня.