Сорванец

Ах, на что это было похоже! Никто бы не догадался, что когда-то это было скрипкой, разве что по порванным струнам и по лакированным дощечкам. Что теперь будет? Тонда держался геройски, он не заплакал. Он взял в охапку эти деревяшки и поплёлся домой. Шёл он невесело, видно, обдумывал, что сказать дома.

Может, он признался, а может, и придумал что-нибудь. Например, что был гололёд и он упал со скрипкой. Не знаю, как отнёсся его отец к этой отговорке; во всяком случае со временем у Тонды появилась новая скрипка. Но он больше никогда на ней не катался. Конечно, на скрипке лучше играть, чем ездить на ней верхом.

Морозы крепчали. Речка покрылась ледяной коркой. Морозило день, другой, третий, сантиметр за сантиметром лёд становился толще. Кто ступит на лёд первым, кто первым оттолкнётся и заскользит по нему? Один за другим мы пробовали лёд: выдержит он нас? Не проломится? Сначала мы били по льду каблуком. Ничего. Но осторожнее, один шаг — и лёд трещит. Нет, всё-таки вернее всего проверять камнем. Как это делается? Подкидывают камень как можно выше, и если он упадёт на лёд и не проломит его — значит, порядок. Тогда ты спускаешься на лёд, порой на четвереньках ползёшь (так вернее) — проверяешь, как мороз сделал своё дело.

Однажды ранним утром, до того как идти в школу, на речке сошлись мальчишки со всей улицы. Это было начало, торжественное открытие. У кого были коньки, те пришли после обеда кататься на коньках; у кого их не было, те катались на своих двоих, а у кого была ледянка, тому было лучше всех.

Как, вы не знаете, что такое ледянка? Это такая замечательная штуковина, на которой можно носиться по льду как ветер. Как она выглядит? Очень просто. Это толстая доска, длиной примерно с полметра и шириной сантиметров в тридцать. В неё заколачивают две железные скобы, чтобы получилось что-то вроде полозьев, и ледянка готова. Вы садитесь на доску, подогнув под себя ноги, в каждую руку берёте по деревяшке, в конец которой заколочен гвоздь без шляпки, — это острога для отталкивания — и поехали.

По гладкому льду ледянка несётся, только звон идёт. Чего мы только на них не вытворяли! Разгонялись, вращались, ездили задом и боком и ещё бог знает как. На них можно было кататься и тогда, когда на льду стояла вода, и это было особенно увлекательно. Всюду вокруг вода, а по ней носится маленькая человеческая фигурка.

Одна только опасность грозила наезднику на ледянке — камни, раскиданные по льду. Едешь, едешь, скоба налетит на камень, ледянка станет, а ты едешь по льду дальше. Но уже сам, на мягком месте.

Однажды я пережил на реке неприятное приключение. Дело было после рождества, морозы отпустили, лёд стал мягким, а над болотистыми тонями и вовсе начал таять. А мне и горя мало: еду, еду, вокруг ни души, заехал высоко вверх по речке — и вдруг лёд подо мной проломился. В один миг я оказался в воде. Ледянка и остроги скользнули под лёд, а я еле-еле успел схватиться за ледяную кромку. Подтаявший лёд ломается и крошится. Цепляюсь за лёд и никак не могу вылезть на поверхность. Счастье моё, что я умел плавать!

Наконец я всё же подтянулся и выбрался на лёд, но без ледянки и даже без деревянных башмаков. Всё это осталось подо льдом. На следующий день опять ударил мороз, полынья замёрзла, и я нашёл свою ледянку лишь весной, когда лёд растаял.

III

Даже зимой морозы держатся не всё время. Бывают дни, когда и на льду не покатаешься, и снег превращается в кашу. А дома что делать? Уроки готовы, вода на кухню принесена, и ящик у плиты полон дров. Остаётся только книга.

Славные это были дни, когда я сидел на чердаке и рылся в календарях, которые там оставил бог знает какой квартирант перед нами. Мыши могли сколько угодно шнырять вокруг меня, глодать старую бумагу, пищать — мне они не мешали. Я сидел у слухового окошка, читал и восхищался фотографиями городов, людей и далёких краёв.

Потом я рассказывал бабушке, что я видел и прочёл. Возможно, она мне и не верила. Скорее всего, она думала, что я всё это насочинял. Сама она знала в жизни лишь непосильный труд, голод и заботы о хлебе насущном и о семье. А теперь ещё и обо мне.

«На такие вещи, — говаривала она мне, — лучше и не заглядывайся! Не сиди сложа руки, парень, не ленись, только тем и проживёшь, а глядением сыт не будешь». С этими словами она опять принималась за какую-нибудь работу. А когда у неё выдавалась свободная минута, она давала мне вдеть в ушко иголки нитку и бралась за починку моих штанов и чулок. Вечно они у меня были драные.