Как в записке Б.М. Шапошникова, так и в документах, направленных в Москву из приграничных военных округов, однозначно говорилось, что главными нападающими на СССР в возможной войне будут две страны — Германия и Польша. Притом Германия во всех случаях называлась первой, что подчеркивало понимание того, кто в обозначенном дуэте является верховным. Однако «иерархия» такого порядка не на все сто процентов устраивала Варшаву. Как и в прежних своих взаимоотношениях с Парижем, теперь Польша желала, чтобы это Германия больше нуждалась в ней, а не она в Германии. Гитлеру же требовался не просто выгодный союзник, а послушный исполнитель. Кроме того, он вряд ли прельщался рисуемым Варшавой вариантом атаки на Советский Союз в обход Польши, через ту же Чехословакию, на которую Юзеф Бек смотрел как на «мост в Россию». И вскоре после начавшегося расчленения Чехословакии прозвучал в Берлине весьма тревожный для Речи Посполитой колокол. Министр иностранных дел Рейха Иоахим фон Риббентроп 24 октября 1938 года заявил польскому послу Юзефу Липскому, что «пришла пора увенчать дело двух великих политиков — Гитлера и Пилсудского — комплексным урегулированием взаимных отношений». Польше предлагалось отдать Рейху «вольный город Гданьск», а также согласиться на построение экстерриториальной железнодорожной линии, соединяющей основные территории Германии с Восточной Пруссией, все еще остающейся анклавом. Взамен обещано доброжелательное соседство и продление с 10 до 25 лет действия той самой декларации о ненападении, которую четыре года перед этим подписывали Юзеф Липский и Константин фон Нейрат.
Вскоре Речь Посполитая получила и предложение «присоединиться к антикоминтерновскому пакту, что на практике было равнозначно военному союзу», пишет Войцех Матерский. Петр Гурштын — тоже польский историк — в этой же связи уточняет, что 5 января 1939 года «Юзеф Бек прибыл в альпийскую резиденцию Гитлера в Берхтесгаден». Возвращаясь из отпуска на Лазурном берегу, он использовал случившуюся оказию для очередных переговоров с Германией. Вся Европа, особенно Франция, отмечал «Kurjer Warszawski», отметила тогда, что «фюрер принял его чрезвычайно галантно». Свидание началось с того, что «канцлер Гитлер для приветствия министра спустился по ступенькам до самого автомобиля», а это для него являлось «исключительной околичностью» — умел фюрер нацистов делать жесты, способные отвлечь внимание от самого главного. В публикациях, посвященных той встрече, есть утверждения, что по ее ходу Гитлер вспомнил и о маршале Пилсудском, даже назвал его своим другом. Однако «содержание его предложений встревожило Бека», пишет Петр Гурштын. Глава Рейха повторил «предложение от октября 1938 года, которое касалась Вольного города Гданьска, экстерриториального транзита и присоединения к антикоминтерновскому пакту». Сие означало, что давний варшавский расчет на получение от Германии всей Восточной Пруссии за оказание Рейху столь важных услуг обернулся полным фиаско. Гитлер ничего не собирался отдавать, в его намерение входили только присвоение и подчинение. Потому он поставил еще одну весьма важную для двусторонних отношений точку над «i», заявив Беку о своем видении ближайшего будущего. По его убеждению, «общность интересов Германии и Польши в том, что касается России, является полной». Для Германии «Россия, что царская, что большевистская, является одинаково опасной. В этом смысле сильная Польша просто необходима для Германии». Расшифровывая более подробно обозначенную необходимость, фюрер прямиком добавил, что «каждая польская дивизия, использованная против России, сохранит немецкую дивизию». Рольф-Дитер Мюллер, говоря о планах Гитлера, еще более конкретен: «Начиная с 1934 г., он стремился перетянуть Польшу на свою сторону, так как она обладала самыми мощными вооруженными силами на западной границе СССР и в условиях режима старевшего маршала Пилсудского последовательно придерживалась антибольшевистского курса». Глава Рейха, поясняет этот немецкий аналитик, исходил из того, что «только так, а не иначе, с точки зрения стратегии, можно было организовать стратегический фронт против СССР». Впервые от имени Гитлера «предложение присоединиться к пакту Геринг передал польской стороне в феврале 1937 г. во время очередного своего приезда на охоту. Он даже заявил маршалу Рыдз-Смиглы об отказе от ревизионистских притязаний Германии на Польский коридор и Верхнюю Силезию», что должно было поспособствовать достижению согласия. Выступая в рейхстаге 30 января 1939 года, Гитлер вовсе не случайно сказал, что для него «дружба между Германией и Польшей была самым многообещающим моментом в политической жизни Европы».