Вообще-то во временном смысле та пропасть была как минимум в два раза шире. Если уж стремиться к большей точности, то не помешает напомнить, что западный натиск на восток, чаще всего обозначаемый немецкой фразой «Drang nach Osten», был начат не германцами, а поляками еще в начале XI века. В августе 1018 года польский князь Болеслав Храбрый захватил Киев — тогда столицу Руси. Поводом стал отказ Предславы — сестры великого князя киевского Ярослава — выйти за него замуж. Пленив княжну, Болеслав прилюдно ее изнасиловал, затем с двумя сестрами вывез в Краков, а заодно и все богатства Ярослава, признают и польские источники, тот же Павел Ясеница. Дальнейшая судьба Предславы неведома. Зато известно, что это была первая иностранная оккупация в истории Киева, но не последняя со стороны поляков даже в том столетии. Через полвека Болеслав Смелый — правнук Храброго — вновь дважды захватывал Киев, воспользовавшись усобицей между русскими князьями. В 1581 году уже король Речи Посполитой Стефан Баторий со своим войском осаждал Псков, удивляясь при этом, что этот город не меньше Парижа. В начале XVII столетия войска Речи Посполитой заняли Москву, что раньше удавалось только золотоордынцам. Русским царем тогда был назван польский королевич Владислав, а экс-царь Василий Шуйский увезен в Варшаву, где 29 октября 1611 года бил челом польскому королю, признавая себя побежденным. Современный варшавский историк Юзеф Шанявский утверждает, что в тот день «Польша праздновала самую крупную победу в своей истории». Умереть Василию Шуйскому суждено было в польском заточении. Московского Кремля и трона Владислав, правда, никогда не увидел, но еще целых четверть века он не отказывался от царского титула, украшал себя во время торжеств специально изготовленной «московской короной» и время от времени повторял попытки вновь атаковать русскую столицу. В ходе одного из таких походов — в 1635 году — Владислав, уже не королевич, а польский король, чуть не попал в русский плен, но выручил его верный на тот момент слуга — запорожский казак Богдан Хмельницкий, отмеченный королем за это золотой саблей.
Исторические причины для того, чтобы задуманное Александром примирение не получилось, в самом деле были весомыми. В.С. Соловьев имел немалые основания сделать вывод, что «нельзя сойтись с поляками ни на социальной, ни на государственной почве». Но не удалось расположить к себе поляков не только по историческим причинам, утверждают польские же исследователи. В ходе процесса их задабривания проявились и факторы иного плана. Один из них зафиксировал известный польский политический деятель Роман Дмовский, ныне называемый на берегах Вислы главным идеологом польского национализма. В своей книге «Мысли современного поляка», изданной в самом начале ХХ столетия, говоря об экономических преобразованиях на польских землях, он признал, что Царство Польское «не было готово к таким резким переменам», затеянным российским правительством, так как «не обладало соответствующим человеческим материалом для творения новой жизни». Ведь до этого в Речи Посполитой главные ее обитатели — шляхтичи— имели только одну обязанность: защищать страну от вражеского нападения. В мирные же дни они проводили время на балах и разного рода увеселениях. Шляхтичу непозволительно было заниматься каким-либо производством или торговлей, за такое его могли понизить в статусе до мещанина, что было бы воспринято им и его окружением как большой позор. Расхожим было суждение, что шляхтич предпочтет умереть от голода, но не измажет себя физическим трудом. Современный польский историк, член Польской академии наук Януш Тазбир в своей публикации «Привилегированное сословие феодальной Польши» в журнале «Вопросы истории» в 1977 году прямо отметил, что для шляхты «физический труд считался позорным».