Сорвавшийся союз. Берлин и Варшава против СССР. 1934–1939

Подобного рода нюансы, несмотря на явный экономический прогресс в родных польских чертогах, весьма болезненно сказались на польских настроениях. Ведь шляхтичи, отмечал в своей книге «Як жылі нашы продкі ў XVIII стагоддзі» и белорусский профессор Адам Мальдис, ставили знак равенства между собой, нацией и государством, утверждая, что горожане, среди которых было много евреев, и крестьяне ниже их в физическом и умственном смысле, что и происходят они не от библейского Иафета, а от подлого Хама — «магнатская спесь не знала границ». Даже «король Речи Посполитой в сравнении с Каролем Радзивиллом выглядел «бедненьким». О том, что шляхта считала себя самым совершенным слоем нации, а поляков — принадлежащим к ведущим народам Европы, вершиной вершин, не преминул напомнить в одном из своих интервью и Януш Тазбир, подчеркнув, что ее мегаломания «достигала заоблачных высот». Еще в начале XVII столетия монах-францисканец, доктор богословия, поэт, композитор Войцех Демболенцкий утверждал, что «на небесах, тоже говорили по-польски». И вдруг оказалось, что «вершину» оттесняют в сторону те, кого она считала ниже себя. Произошло же подобное, получается, по вине создавших новую экономическую ситуацию русских чиновников, чего шляхта простить никак не могла. Своеобразным восклицательным знаком к такого рода настроениям стало суждение, высказанное в начале ХХ века тем же Романом Дмовским, пребывавшим на тот момент депутатом Государственной думы Российской империи: польский патриот больше ненавидит Россию, чем любит Польшу.

Властям Российской империи было уже невозможно оставить подобное вне внимания. По утверждению того же С.Д. Сазонова, «польский вопрос настоятельно требовал разрешения». Предполагалось же оно в форме дарования полякам «самоуправления для удовлетворения их национальных запросов», что было «крайне заманчиво и сняло бы с плеч России тяжелую обузу». Но его выработку сдерживало понимание, что «о восстановлении польской независимости до великой войны… не могло быть и речи», так как «отказ России от Царства Польского привел бы нас, весьма вероятно, к войне с Германией, владевшей значительной частью коренного польского населения, в отношении которого она не допускала никакого компромисса». Однако и когда вспыхнула война, мешала сделать соответствующий шаг нерешительность Николая II. Министр С.Д. Сазонов впоследствии писал, что «Россия никогда не имела менее самодержавного Государя, чем Николай II». В польском вопросе, «как почти во всех случаях его жизни, его намерения были благи, но воля его была не самодержавна».

На заседании Совета Министров империи в июле 1915 года глава российского МИДа сделал заявление, что «вопрос о польской автономии требовал немедленного разрешения путем Высочайшего манифеста» и дарования полякам «самоуправления для удовлетворения их национальных запросов». Могло последовать предоставление полякам возможности жить, образно говоря, по-фински. Великое княжество Финляндское, тоже входившее в Российскую империю, обладало настолько широкой внутренней автономией, что финны не служили в русской армии, так как в соответствии с постановлением финского сейма, принятым еще в 1877 году, их войско предназначалось только для того, чтобы «защищать престол Финляндии и родину финнов». На государственную службу в Финляндии русских брали лишь после получения ими финского гражданства. Там действовал даже иной календарь, что учитывалось и в императорских указах. Для внутренних платежей использовалась финская марка, за общественным порядком следила финская полиция. В.И. Ленин, ставивший своей главной целью свержение самодержавия в России, по пересечении границы с этим княжеством, считавшимся частью империи, становился недосягаемым для российских правоохранителей, как и в Кракове, который тогда принадлежал Австро-Венгрии. Но Николай II вновь отложил принятие столь назревшего решения до окончания войны.