Соседи и родня Оттавии Малевольти

–Дурака никакими лекарствами не вылечишь.

В дверях кухни появилась Наяда.

–Что это с тобой?

Мужчины молча уставились на неё.

–Понятно…Прилетело от родственников Малевольти.

–Что, уже весь город знает о моём похождении? Нет, меня порезали бандиты.

–Порезали?! Не смей больше приближаться к Оттавии ближе, чем на сто метров!

–Вас не касаются мои любовные дела.

–Ты всегда был твердолоб…и глуп, как Граветин!

–Не смей касаться памяти Граветин! Ты, грязная завистница, что подобралась к её мужу!

–На что ты намекаешь?

–Ты и твоя подруга Беула – одного поля ягоды.

–Не смей! Я не тащила Нормана в постель, когда Граветин с ним жила!

Наяда зарыдала. Орину стало жаль сестру, он раскаялся, положил здоровую руку ей на плечо.

–Прости. Прости. Я знаю, ты любила Нормана.

–Я любила его чистой любовью,– ревела Наяда, всхлипывая,– Да, я завидовала сестре, но никогда не желала ей смерти.

–Ты могла сдерживать себя, находясь в одном доме с любимым человеком, а я не могу. Но ты ведь – женщина, тебе положено быть чище.

Норман нашёл в баре бутылочку с ликёром и отпил изрядное количество спиртного, обновляя горячительное в стопке при каждом упоминании о первой жене. Стоило Наяде расплакаться, адвокат вместе с остатками спиртного улизнул с кухни.

Оттавия, подходя к дому Филдинга, отослала брата домой. И, когда его силуэт исчез за деревьями, завязала юбки повыше, взобралась на дерево, по толстой ветке подкралась к окну Орина. Постучала.

Когда барон поднял римскую штору, то едва не упал от удивления. Он зафиксировал механизм и скорей открыл окно, впуская итальянку.

Она оглядела парня.

Облегчённо вздохнула, развязала юбки и деликатно осведомилась:

–Не найдётся ли у вас занятия для опытной сиделки?

–Зачем ты рисковала собой? Дерево должно быть мокрым от недавних дождей! Хотела, чтобы мы на пару ходили перевязанными? Я с рукой, а ты со всеми частями тела?

–Если ты не рад, то я сейчас же уйду тем же способом.

–Нет, я рад, просто меня вверг в шок твой героизм.

–Я понимаю: поступок отчаянный для дамы…и хулиганский, но я должна была увидеть тебя, чтоб убедиться, что с тобой всё в порядке. И потом, в детстве я же хотела быть мальчишкой, поэтому лазанье по деревьям для меня – пустяк.

Малевольти огляделась. На одной стене висели янычарские клинки – ятаганы, которые, конечно, привёз Остин Филдинг из Африки, на другой – мечи и щиты.

–Смею Вам заметить, что Вы отвратительная сиделка. Разве так спасают тяжелобольных?

–Это давление на службу милосердия?– игриво переспросила Оттавия.

–Откровенное и очень сильное давление на полуспящую службу спасения,– с этими словами Орин поднёс ладонь Отты к своим губам, затем притянул любимую к себе, взволнованно глядя на её прекрасное лицо.

Струится нежность тёплых чувств, и виден этот лучезарный свет влюблённым.

Неожиданно отворилась дверь и появилась напыщенная фигура Наяды с кружкой молока. Её очаровательные голубые глаза расширились до предела от вида обнимающейся парочки, сосуд с молоком вылетел из её ослабевших пальцев.

–У меня всегда было невысокое мнение относительно этой особы из Италии, и оно подтвердилось,– заявила баронесса Сэндлер.

Но настырная итальянка не выпустила её брата из объятий, прячась за его спиной.

–Орин, я принёс тебе бренди для поддержания духа…– зашёл Норман в комнату шурина, увидел Малевольти и осёкся.

–Дерзкая выскочка, ты в доме аристократов, а ведёшь себя неподобающе своему низкому происхождению,– ледяным тоном Наяда ставила на место незваную гостью, что всполошила их дом, её возмущало нахальство Оттавии.

–Не смейте меня оскорблять!– вскинулась итальянка.

И Отта с достоинством направилась к выходу.

Норман глянул на раскрытое окно и с восхищением шутил:

–Сеньора, у Вас несомненный талант альпинистки.

Адвокат смотрел ей вслед, и с тоской понял, что любовь к Оттавии глубоко пустила корни в его сердце, и выкорчевать это чувство оттуда не так-то просто. Боль, приносимая безответной любовью, всё равно рождает любовь и зов сердца.

–Я провожу тебя до двери,– побежал за любимой Орин.

Наяда перешла на визг:

–Жаль, я не задушила тебя маленьким, проблем бы сейчас не было! Ты нарушил все приличия нашего общества!

Не обращая на возмущённые вопли сестры, брат шёл к двери. Норман плёлся сзади.

–Это некрасиво: игнорировать женщину!– не унималась Наяда.

Юноша оглянулся.

–Чудесно сегодня выглядишь, сестра, бессильная ярость окрасила твоё лицо в нежно…зелёный цвет.

Он поцеловал итальянке руку, открыл дверь перед ней и пошёл в свою комнату.

Сестра с зятем шествовали за ним.

–Хорошо, ты – мужчина, а все мужчины – Дон Жуаны, но я не пойму Малевольти, ей позволили называться дворянкой, а она пятнает честное имя Боу…

–Так уж и честное…– усомнился Орин.

Норман с удовольствием слушал перебранку брата с сестрой.

–Когда же вы, наконец, поубиваете друг друга?– слетел едко-риторический вопрос с его губ.

Жена зло глянула на него, а на брата обрушила новую брань:

–Надо было закрыть глаза предкам Филдингов на портретах – такого безобразия они ещё не видели!