Соседка

– Нет. Я любуюсь. Ты сейчас очень красивая. – Он засмеялся. – Хотя, я согласен, внешность имеет значение только при первоначальной оценке. Но ты, правда, очень красивая, что же теперь с этим поделаешь?

Дина улыбнулась.

– Ты тоже ничего.

– Я буду скучать.

Она посмотрела в темные, смеющиеся и в то же время грустные глаза.

– А я – нет. – Она подняла подбородок. – Я никогда не скучаю.

– А по мне будешь.

– Господи, ты, боже мой, ну два остолопа, честное слово, – тихонько проворчала бабушка.

– Тшш, – испугавшись, что «остолопы» услышат и поймут, что они подсматривают, едва слышно шикнула Леля.

По платформе суетливо сновали люди, таща многочисленные чемоданы, тюки, ведра с фруктами. Пассажиры входили и выходили из вагонов. Слышалось шарканье ног, чьи-то крики, детский плач. У соседнего вагона проводник спорил с кем-то из пассажиров. Проводник все сильнее повышал голос. Пассажир размахивал руками, ударял себя в грудь, что-то доказывая.

Дина стояла глядя в пространство, сквозь толпу. В глазах уже не было злости. Была какая-то пустота. Леля отошла в сторону, чтобы не мешать сестре, попрощаться, как следует, но, судя по всему, прощание выходило так себе. Оба, в основном, молчали или обменивались ничего не значащими фразами.

– Пройдите в вагон! Отправляемся! – прокричал проводник.

Дина чуть заметно вздрогнула.

– Пока! – она, наконец, посмотрела ему в глаза. Казалось, что ее собственные заволокла влажная, дрожащая пленка.

– Хорошо доехать, – он улыбнулся. – Пока, Леля. Присматривай там за сестрой, – он подмигнул.

Дина пошла к вагону. Георгий смотрел ей вслед. Дина, не оглядываясь, скрылась в вагоне.

– До свидания, – сказала Леля, обнимая и целуя его в щеку, на прощание. Сердце у нее сжималось от грусти и какой-то необъяснимой тоски. И впрямь, два остолопа.

Георгий помахал ей рукой. Глаза у него были печальные и улыбка тоже. Поезд тронулся. За окном поплыли лица провожающих. Дина, прижавшись к стенке купе, сидела глядя перед собой. Она ни разу не повернула голову в сторону окна. Леля вздохнула. Прощай лето и все то, прекрасное и неповторимое, что его наполняло.

Глава 19

1998г. сентябрь

Москва встретила сестер пасмурной, хмурой погодой, показавшейся после яркого южного солнца и тепла, особенно унылой. Город, как будто весь нахохлился, смирившись с тем, что лето промелькнуло и закончилось, и впереди осень. Холод и дожди.

Перед первым днем занятий с вечера зарядил дождь, задул сильный ветер. К началу линейки дождь закончился, но воздух, пропитанный влагой, был холодный, промозглый. Свинцовое небо низко нависло над школьным стадионом, на котором столпились, построенные неровными шеренгами классы и сбившиеся в кучки родители. Пребывающие в волнении первоклашки, сжимавшие в руках огромные букеты. Широко открытые глаза на испуганных лицах, выискивающие среди родителей своих пап, мам, бабушек и дедушек. Тоненькие ножки девочек, затянутые в белые колготки, выглядывающие из-под отглаженных темно-синих, черных, серых юбочек, белые банты, порой превышающие размер головы. Мальчики в костюмах, явно непривычных и пока еще кажущихся страшно неудобными. Здоровенные ранцы за плечами, мешающие и задевающие соседей. Следом за первоклашками, стояли вторые и третьи классы, уже имеющие за плечами школьный опыт. Лица озорные, возбужденные, но спокойные, улыбающиеся, кто-то хихикает, кто-то делится летними впечатлениями, стараясь делать это, как можно более незаметно. Средняя школа гудящая, как улей. То тут, то там слышится смех, отдельные выкрики. Старшеклассники, стоящие со скучающим видом. Болтать и шушукаться во время линейки уже вроде не солидно. Стоять просто так – тоска. Учителя, быстро проносящиеся между учениками туда и обратно, создавая впечатление какой-то излишней суеты. На лицах педагогов застыли, кажущиеся не вполне искренними улыбки. Кажется, что начало нового учебного года не слишком радостное для них событие. Уж, по крайней мере, точно не праздник.