— Неужели мне удалось тебя удивить, княгиня? — не без удовольствия спросил он, с присущей ему грацией отставляя ногу и принимая картинно горделивую позу.
— Честно скажу. Я слышала о том, что ты радикально изменил свой гардероб, всюду стараешься говорить только по-русски, даже со своими соотечественниками. Но, как говорится, слышать и видеть — это две большие разницы. Однако как такое случилось, что ты все это время умудрялся избегать меня?
— Это несложно, Ирина Васильевна. Достаточно целиком и полностью отдаться службе и оставаться безвылазно в Преображенском. Вот и все.
— Но к чему идти на такие жертвы? — не переставая веселиться, поинтересовалась она.
— Пообещай не смеяться, княгиня, — попросил де Вержи, воровато поглядывая по сторонам.
— Обещаю, — столь же воровато и заговорщицки произнесла Ирина, явно забавляясь происходящим.
— Понимаешь, дело в том, что, имея такой элемент гардероба, как парик, мужчины должны ходить практически лысыми. А подобная прическа никак не вяжется с этим одеянием. Пришлось ждать, пока не отрастут волосы, — разведя руками, пояснил де Вержи.
— Отчего же я должна над этим смеяться? — покачав головой, возразила Ирина, в глазах которой так и прыгали бесята. — И что же тебя вдохновило на сей подвиг? Я ведь понимаю, что подобное не могло вызвать одобрение не только среди твоих соотечественников, но и во всей Немецкой слободе.
— Ну, я ведь приехал в Русское царство не просто служить, а решил сделать его своей второй родиной. А как у нас говорят — в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
— У нас? — в удивлении вздернула брови Ирина.
— Ты не ослышалась, княгиня. Именно у нас.
— Вот даже как. Что же, любезный де Вержи, коли так, то добро пожаловать домой. Может, еще и веру сменишь?
— И как я смогу после этого заслужить уважение моих новых соотечественников? Вот то-то и оно, — ловя княгиню на том, что она слегка отвела взгляд, произнес француз. — Моя принадлежность к католицизму не мешала мне служить русскому престолу верой и правдой до этого, не помешает и впредь.
— Прости, я вовсе не хотела тебя задеть.
— Я знаю, княгиня. И, видит бог, не обижаюсь. Скажу более — я собираюсь жениться на русской и не стану препятствовать тому, чтобы мои дети приняли православие.
— Дорогой Гастон, да здоров ли ты?
— Абсолютно.
— Даже боюсь спрашивать об остальных планах. По-моему, на сегодня удивительного было в избытке. Нет. Все же не удержусь. А как же твоя помолвка?
— Во-первых, помолвки не было. Все к тому шло, и только. Во-вторых, я прекратил ухаживания, и мне отказали в доме. Так что здесь мосты сожжены.
— Итак, ты решил начать новую жизнь.
— Именно.
— Смело.
— А я не из трусливого десятка, княгиня.
В этот момент вновь заиграла музыка. Начинался танец, в основе которого лежала старинная русская игра «ручеек». Правда, помимо самого «течения ручейка» в него входили различные рисунки. Их исполнение требовало плавных, неторопливых движений. В принципе ничего сложного. Можно даже в процессе танца подсматривать и повторять за окружающими. Но это если не боишься выглядеть смешным из-за собственной неуклюжести. Правда, в этом есть и свои плюсы — партнерша в таком случае будет просто блистать на фоне неумехи.
— Княгиня, позволь пригласить тебя на танец? — отвесив элегантный поклон, на русский же манер произнес полковник.
— Это русский танец, — с хитринкой кивнув головкой в сторону музыкантов, напомнила она.
— Я это понимаю, — совершенно спокойно ответил француз.
— Де Вержи, ты все продолжаешь меня пугать. Ладно. Где наша не пропадала. Но помни, ты сам виноват.
— Я непременно буду это помнить, Ирина Васильевна.
Однако, к удивлению Хованской, де Вержи не суждено было опозориться. Его движения были выверенны, точны и изящны. Француз, что тут еще сказать.
— Гасто-он!
Когда рисунок танца вновь свел их вместе, Ирина не сумела сдержать изумленного возгласа.
— Незнание русских танцев было еще одной причиной моего вынужденного затворничества.
— И кто же тебя научил?
— У меня в полку достаточно русских дворян, в совершенстве владеющих этим умением.
— Боже. Я надеюсь, там были только танцы, — используя очередной рисунок и склонившись к самому уху партнера, шепотом произнесла княгиня.
— Я знал, что не стоит тебе этого говорить. Но даже не надейся меня смутить, — отвешивая поклон и расходясь с партнершей, с открытой улыбкой парировал де Вержи.
В этот момент его душа, что говорится, пела. Он уже не первый год знаком с великой княгиней. Одно время пытался за ней ухаживать и был отвергнут. Он был зол, обижен и буквально возненавидел эту женщину. Она же отвечала ему сдержанной холодностью.
Потом де Вержи увидел ее там, в ее доме, когда она, рассерженная, как фурия, обихаживала рану своего любовника. И именно в этот момент Гастон пропал. Ну или встал на тот путь, что вел его к пропасти. И, как следствие, возненавидел этого выскочку из Стрелецкой слободы, удостоившегося внимания этой чудесной женщины.