Рассматривая, как классовое деление советского общества отражается в работах Сталина, не лишнее обратить внимание на критерии, по которым выделяются “дружественные классы и прослойка”. Как уже отмечалось, в марксизме классовое деление принято производить прежде всего по отношениям социальных групп к основным средствам производства. А вот как это делается в рассматриваемых сталинских работах. Сталин считал, что, в отличие от рабочего класса капиталистического общества, “рабочий класс СССР” нельзя назвать пролетариатом (но почему-то можно “рабочим классом”, хотя, как известно, классики марксизма использовали эти понятия как равнозначные), ибо “наш рабочий класс не только не лишен орудий и средств производства, а наоборот, он ими владеет совместно со всем народом” (с. 123). Если “совместно”, то зачем “рабочий класс СССР” выделять в некий отдельный класс? Ответа нет. Крестьянство как “класс мелких производителей” также отсутствует, “в основе хозяйства нашего крестьянства лежит не частная собственность, а коллективная собственность, выросшая на базе коллективного труда” (с. 124). Ну, чего стоит определение собственности в сельском хозяйстве как “коллективной” видно из сталинской директивы: “партийным организациям придется и впредь, на определенно короткий срок, заниматься вплотную сельскохозяйственными делами со всеми их мелочами, пахотой, севом, уборкой и т.п.” (с. 175); так “впредь” и занимались “со всеми мелочами”, несмотря на “коллективность”, вот только с “определенно коротким сроком” не получилось. Но почему же это крестьянство? А потому, что имеет “личное (!) хозяйство, личный двор и т.п.” (с. 140). Вот и все. Зачем же именовать “рабочим классом” и “крестьянством” те социальные образования, которые не имеют их наиболее существенных, по мнению самого именующего, конституирующих признаков? Оказывается, потому, что раз классы у нас “не исчезли”, то полагается нецелесообразным “вычеркивать из лексикона установившиеся для них (?) наименования” (с. 140). Даже если эти классы “совершенно новые”…
Еще лучше обосновывается, почему интеллигенция считается не классом, а прослойкой. Оказывается, “интеллигенция никогда не была и не может быть классом, — она была и остается прослойкой, рекрутирующей своих членов среди всех классов общества” (с. 139). И это тоже все: только вопрос о “рекрутировании членов” и ни слова о социально-экономических характеристиках этой группы.
Таким образом, все это пресловутое деление на “два дружественных класса и прослойку” имело сугубо конъюнктурный характер и в своих истоках не содержало и намека на научное обоснование. Это уже после, когда за дело принялась услужливая идеологическая обслуга (из той самой “прослойки”, и являющейся-то таковой именно постольку, поскольку не имеет собственного отношения к средствам производства, а потому вынуждена обслуживать потребности господствующего класса), чего только не наворотили!
Дальше лексикон резко меняется. В докладе на Пленуме ЦК ВКП(б) “О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников” уже речь идет не о “советских людях” и даже не о “рабочих и крестьянах”, а именно о “рабочем классе” (не о “рабочем классе СССР”), причем в массированном порядке (например, только на с. 157 это словосочетание употреблено десять раз). Оно и понятно: в своей борьбе за власть номенклатура демонстрирует именно классовый подход, говорит от имени класса — хотя и не от того, в интересах которого на самом деле действует. А действует она в интересах того господствующего класса, которым сама же и является. И как бы не хотелось это прикрыть, шила в мешке все же не утаишь, это обстоятельство выпирает даже в указанном докладе. Естественно, вещи своими именами не называются, но господствующая социальная группа просматривается достаточно четко — под псевдонимом “наши люди” (“наши партийные товарищи”). Выражение это столь же массированно сменяет “рабочий класс”, как только докладчик от политических деклараций переходит к практической политике. Но, может быть, эти “наши люди” — просто другое выражение, по своей сути соответствующее все тому же “мы, советские люди”? Отнюдь. Из контекста совершенно ясно, что здесь речь идет вовсе не о всех советских людях вообще, а только о некоторой их части, а именно, о четко ограниченной по отношению к остальным руководящей группе. И тем более ясно, что для остальных имелось совсем иное наименование, а именно “простой советский человек”, или, как это звучит у Сталина в заключительном слове на том же пленуме: “маленький человек… даже не секретарь ячейки, а (!) простой человек” (с. 202). И в общем виде это различие Сталин также формулирует вполне определенно: “Мы — руководители и они — руководимые” (с. 200). Точнее уж и не сформулируешь.