Социализм. Некоторые вопросы теории

Мы видели, что классики марксизма неоднократно и совершенно определенно указывали, что подготовка материальных условий нового общества – задача капитализма, с которой он уже давно справился. Ну, а Троцкий имеет прямо противоположное мнение: “Капитализм подготовил условия и силы социального переворота: технику, науку, пролетариат. Коммунистический строй не может, однако, прийти непосредственно на смену буржуазному обществу: материальное и культурное наследство прошлого для этого совершенно недостаточно” (с. 42). Почему? А потому, что на новое общество он смотрит принципиально иначе, чем классики марксизма. Если для них коммунизм – это “царство свободы”, общество, в котором свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех, то Троцкий смотрит на него прежде всего с точки зрения сугубо потребительской: “Социалистическое государство, даже в Америке, на фундаменте самого передового капитализма, не могло бы сразу доставлять каждому столько, сколько нужно” (с. 48). “Сколько же лет потребуется, – восклицает он, – чтобы дать возможность каждому гражданину пользоваться автомобилем в любом направлении, без затруднений пополняя в пути запас горючего?” (с. 51). Ему и в голову не приходит, что, может быть, “пользоваться в любом направлении” с большей эффективностью и удобством можно не увеличивая количество личных автомобилей, а развивая общественный транспорт, что в принципе упор на личное потребление вещей неизбежно приводит к “дурной бесконечности”, не допускающей даже того “хотя бы относительного всеобщего довольства” (с. 53), которое он считает “необходимым условием” социализма, что новое общество будет основываться не на всемерном удовлетворении всех “старых” “вещных” потребностей (которые в этом случае обязательно возрастали бы быстрее, чем самые совершенные средства их удовлетворения; в противном случае вообще исчез бы стимул развития), а на потребностях “новых”, отражающих особенности социальной психологии формирующегося свободного человека, не порабощенного “вещизмом”. Он убежден, напротив, в необходимости “включения в плановую систему” “эгоизма” “производителя и потребителя” (с. 60), сводя фактически личную заинтересованность к материальной. Такой вульгарный материализм, естественно, не имеет ничего общего с марксизмом. Поэтому приходится потихоньку от марксизма уходить, прикрываясь тем, что “теория не есть вексель, который можно в любой момент предъявить действительности ко взысканию. Если теория ошиблась, надо ее пересмотреть или пополнить ее пробелы” (с. 93). Да, “вечных” теорий не бывает. Но, во-первых, если “пересмотр” касается фундаментальных основ теории, то это уже называется не развитием ее, а ревизионизмом; а во-вторых, сам “пересмотр” некоторых элементов, коль скоро он действительно необходим для развития теории, должен осуществляться не контрабандой, а честно и открыто.

Но гораздо важнее всех этих “мелочей” то, что Троцкий вульгаризует сам принцип материалистического понимания истории, в том числе и принцип примата отношений производства над отношениями распределения. Но поскольку советскую “бюрократию” он считает не производственным классом, а всего лишь общественным слоем, “злоупотребляющим” своим положением для получения “незаконных”, не соответствующих ее социально-экономическому статусу (в отличие, скажем, от буржуазии капиталистических стран, получающей все “законно”) потребительских благ, то у него просто нет иного выхода, как поставить во главу угла отношения распределения, именно их используя для характеристики советского общества.

Троцкий пишет: “нынешний переходный строй еще полон социальных (!) противоречий, которые в области потребления – наиболее близкой и чувствительной для всех – имеют страшно напряженный характер и всегда угрожают прорваться отсюда в область производства. Победу социализма нельзя, поэтому, назвать еще ни окончательной, ни бесповоротной.

Основой бюрократического командования является бедность общества предметами потребления с вытекающей отсюда борьбой всех против всех. Когда в магазине товаров достаточно, покупатели могут приходить, когда хотят. Когда товаров мало, покупатели вынуждены становиться в очередь. Когда очередь очень длинна, необходимо поставить полицейского для охраны порядка. Таков исходный пункт власти советской бюрократии. Она “знает”, кому давать, а кто должен подождать.