Соцветие поэтов

«Отнимите любовь - всё рушится. Она – то, что нужно сохранять в её естестве, она заставляет людей рождать себе подобных, жить вместе и продлевать существование мира, благодаря любви и заботе, с которой люди относятся к своим потомкам. Наносить любви ущерб, оскорблять её, что это, как ни желание потрясти и уничтожить все основы?»

«Спор Безумия и Амура» вышел в свет в лионской типографии в конце июня 1555 года.

Лионцы были ошеломлены донельзя, удивлены, обескуражены дерзкой выходкой и относились к своей согражданке, «прекрасной Луизе» со смешанным чувством восхищения и ужаса: столь дерзкими им казались мысли, высказанные независимой матроной!

Она была тогда уже замужнею дамой - с 1542 состояла в браке Энеммоном Переном, канатчиком, как и её славный отец – нельзя же было пропадать давнему семейному ремеслу и богатству!

Эннемон Перен относился к жене благодушно - дружески: она устраивала вечера, на которых труверы – рифмоплёты, философы и математики, художники и музыканты ( Жан Пелетье дю Ман – наставник Ронсара, или Понтюс де Тийар - поэт и бакалавр искусства, Жан - Антуан дю Баиф – создатель лионской Академии музыки, художник гравёр Пьер Возрьё и многие, многие другие!) сражались за честь преподнести ей свои строки, картины, пьесы, услышать её непредвзятое и честное мнение.

Перен ничуть не мешал ей блистать и очаровывать, и был на этих домашних вечерах молчаливым, но весьма уважаемым хозяином, из чьих рук именитые гости с особым удовольствием принимали стакан - другой доброго вина.

Луиза пела для собравшихся, обсуждала с ними философские теории Платона и фривольную «Фьяметту» Боккачио, а господин Эннемон Перен на всё смотрел сквозь пальцы, добродушно посмеиваясь!

Да и ни в чем серьёзном, по крайней мере, первое время, супругу он упрекнуть не мог. В то время было условием, галантным и непременным, такое вот обхождение с дамами, тем более - в Лионе, слишком тонко впитавшем обычаи Италии и Прованса, и как бы смешавшем их; тем более – при уме и незаурядности Лабе! Перен смутно слышал о том, что до брака у его «золотоголовой Лу» был какой то воздыхатель, но он исчез «в пеленах семи морей», уехал в дальние края, а затем в Испанию, где и умер от печали. Будто бы, это был даже сам дофин Генрих, но об этом говорилось намёками, и мудрый канатчик Перен предпочитал в подробности не вдаваться!

Юное увлечение Луизы, окончившиеся написанием двух прелестных длинных элегий, вообще, сильно напоминало романс провансальских труверов. А кто же ревнует к романсам? Да и характер её к всяким пошлым сценам не располагал вовсе. Может быть, её брак с Эннемоном Пареном и напоминал сделку, но сделку весьма и снисходительную, и благоразумную. Хотя однажды благоразумие было основательно забыто Луизой.

Случилось это в 1553 году.

Д`О Коннор, английская исследовательница жизни поэтессы Лабе, остроумно замечает, что дама эта была столь умной и независимой, что с трудом подходила к роли занимательной, и вместе с тем, весьма жалкой – к роли женщины, брошенной возлюбленным. Когда Оливье де Маньи, рыцарь – поэт, секретарь Жана д Авансона, французского посла при папском дворе, возник в её жизни, она удивила всё лионское общество, но удивила, пожалуй, вовсе и не своим скоропалительным и мучительным романом с баловнем судьбы и блестящим придворным , а строками пылких сонетов, которые стала посвящать оставившему её вскоре возлюбленному.. Вот некоторые из них, потрясающие глубиной и искренностью чувств и сейчас, через пятьсот с лишним лет:

Со дня, когда жестокая любовь
Меня своим гореньем отравила,
Её священного безумья сила
Воспламеняет разум мой и кровь

Какой удар, судьба, мне ни готовь,

О сердце, пламенея, как горнило,
Уж ничему не удивляйся вновь!
(Л. Лабе. Сонет IV.)

Или ещё более искреннее, более откровенное, непривычно звучащее в устах маленькой женщины, признание:

Душа любимая, избавь меня от бед,
Чтоб мне не ждать тебя осиротело,
Чтоб в скорби не застыть окаменелой,
Верни свой ясный, лучезарный свет!
( Л. Лабе. Сонет VII.)

Оливье де Маньи, благодушный пустослов и хвастун, вероятно, не слишком глубоко любил свою «чрезмерно умную и пылкую даму Луизу», его больше привлекала пышность фраз и томные вздохи, красивые жесты и, быть может, звон золотых монет, которыми поэтесса щедро осыпала записного щёголя и франта папского двора.. Лишь один из сонетов Маньи как бы перекликается с сонетом самой Луизы, найдя, должно быть, какой – то мимолётный отклик в его душе. Это видно при сравнении. Должно быть, сонеты писались в самом начале романа.

Строки Луизы Лабе: