Соцветие поэтов

О смех, о лютня, голос, жгучий взор,
О факелы, зажёгшие костёр,
Какая в них убийственная сила!
(Луиза Лабе. Сонет II)

Терцеты Оливье де Маньи:

О робкие шаги, о пламень жгучий,
О сладкий бред, о мыслей рой летучий,
Кружащийся во сне и наяву,

О, этих глаз печальные фонтаны,

О боги, небеса, Вас неустанно
В свидетели любви моей зову!
(О. де Маньи Сонет из цикла «Вздохи»)

Сонеты Лабе долгое время ходили в списках, видимо подруги и восторженные поклонники поэтессы прилежно переписывали их и заучивали наизусть. Многие из строф были положены на музыку и исполнялись, как романсы труверов. Они были очень популярны, строфы Лабе, и многие потом, ещё при жизни называли её « Великая Дама», «Почтенная ученица Ронсара и Петрарки». Да, всё это было в ней: и поклонение традициям провансальских трубадуров, имена которых невозможно перечислить точно и до конца, многие из них канули в беспамятство. Была в строфах Луизы и восторженная дань сонетам Петрарки – иначе не могло быть – остро воспринимающая и тонко чувствующая Лабе, пропуская через свою душу алмазную огранку строк певца Лауры, умудрялась осторожным прикосновением своих тонких пальчиков сплести новую канву вокруг строчек, вроде бы повторяющих всё тот же напев, но – по иному, по женски, искренне, вдохновенно и как то по – особому.. Словно искры, строчки отлетали от костра её Души. Да так и остались не погаснув, освещать нам путь, через пять столетий.

Луиза Лабе прожила по тем временам много лет. И многое видела в своей жизни. И высокие чумные и погребальные костры, и резню гугеноттов: по всей Франции устраивались тогда «малые Варфоломеевские ночи»! Она держала в руках жалованную грамоту короля Генриха Второго, милостиво позволяющую ей печатать все её произведения без сокращений и поправок, самой выбирая издателя (грамота от 15 марта 1555 года) и скрывалась от недоброжелателей и ханжей реформатора церкви Ж. Кальвина в своём родовом имении Парсье, чтоб в неё не летели камни безрассудной хулы за её стихи и философские сочинения, письма и беседы!

Её окутывал не только ореол блестящей поэтессы «на все века и времена, тонкой учительницы Мольера» (Л. Арагон), но и досадливо преследовало полжизни грубое клеймо «развратницы и аморальной особы, достойной сожжения на костре». Она была красива, но красота ее поблекла с годами и болезнями. Искренняя любовь её и сила её характера не была оценена по достоинству. Любимый оказался духовно недостоин её. Имя Оливье де Маньи безвестно кануло на страницах истории мировой литературы и позабылось бы вообще, если бы не нежный голос его былой возлюбленной, подарившей «похитившему сердце навсегда» (строка из сонета Лабе) два с лишним десятка сонетов, ставших истинным сокровищем и национальным достоянием Франции, издавна любящей песни труверов, колыбелью которых стал Лион и Прованс!

Она познала не только одиночество любви, но и одиночество вдовства. У ее скромного очага собирались лишь преданные друзья, но с годами и их круг – редел…

Не подтверждено документально были ли у Луизы Лабе дети. От любовника ли, от мужа... Неизвестно. Остатки небольшого состояния (в конце 1565 года супруги Перен разорились от непомерных налогов, наложенных королевской казной на всех состоятельных лионцев из – за продолжительной войны с Испанией.) она оставила племянникам Пьеру и Жану и любимому брату - адвокату Франсуа Шарли.

Перенесённая ею в 1565 году чума обезобразила прекрасное некогда лицо, но не замутила разума. Ослабев здоровьем, но всё ещё сохраняя твёрдую волю, «Луиза Шарли - Лабе, дама - вдова Перен», сама составила начерно и продиктовала завещание, в соответствии с которым и была похоронена «темной ночью, без пышности и особых обрядов», весной 1566 года, в родовом склепе усадьбы Парсьё–ан-Домб, рядом с могилой мужа, после скромного отпевания в лионской церкви Нотрдам де Конфор. За небольшую сумму - в двенадцать ливров - на маленьком сером надгробии были высечены каменотёсом - могильщиком лишь родовые гербы дамы Шарли – Перен, и памятные даты: рождения и смерти.

Выбить на могиле строфу из какого - нибудь сонета Луизы хотели, но не смогли – не было места!

Увенчанная посмертной славой, (после переиздания в 1762 году её сочинений и венка из двадцати четырёх сонетов) хвалой исследований, переводов, посвящений, судьба Луизы Лабе, тем не менее, остаётся одной из самых загадочных и трагичных в истории французской литературы.