Сотворение любви (ЛП)

слышно ни музыки, ни голосов, доносящихся из телевизора, ни шагов, ни разговора. Я достаю из кармана брелок с ключом и тычу острием ключа в дверь. Замок и ручка двери оказались надежными. Я с силой давлю на ключ и провожу им по двери. Из-под ключа на пол сыплются крошки зеленой краски. Я вожу ключом во все стороны – вверх, вниз, по кругу, восьмеркой. Из других квартир вот-вот мог кто-нибудь выйти и увидеть здесь меня, царапающего ключом чужую дверь. Я торопливо царапаю еще несколько загогулин, возя ключом по деревянной двери из стороны в сторону, и быстро мчусь вверх по лестнице, преодолевая два последних пролета. Дома я немедленно наливаю себе стакан “бурбона”. Я должен сдержать свое желание позвонить Карине и рассказать ей о том, что только что совершил.

Глава 13

Восемь утра, и солнце постепенно разгоняет остатки совершенно невероятного в это время года тумана. Туман такой неплотный, почти прозрачный, что можно было бы подумать, что это даже не туман, а слегка замутненное стекло. Вчера вечером я лег спать в комнатушке на террасе, представляющей собой скорее застекленную оранжерею с большими окнами и крышей из ПВХ, нежели жилище. Даже не раздеваясь, я завалился на диван-кровать, на котором обычно сплю, когда на улице хорошая погода, чтобы проснуться с рассветными лучами под щебетание стрижей. По утрам мне трудно прийти в себя, и я еще какое-то время дремлю, прежде чем вылезти из постели. Мне нужно было бы сильно поторопиться, чтобы вовремя прийти на работу, но если мы собираемся продавать кампанию, то не так уж и важно, выполнил я свою работу, или нет. Так что я принимаю душ, одеваюсь, варю себе кофе. Моя голова совсем в другом месте, и даже душ не проясняет мысли окончательно. Я ставлю молоко кипятиться, и оно убегает. Я отчищаю плиту от следов подгоревшего молока, заодно привожу в порядок столешницу, на которой собраны грязные тарелки с остатками еды, черствый хлеб, фруктовые очистки, сырные корки. Уже два дня я не выношу мусор, пакет заполнен до краев, вот-вот просыплется. Я вытаскиваю пакет из ведра, не утруждаясь его прикрыть.

Я спускаюсь по лестнице с сумкой в одной руке и с пакетом в другой, останавливаюсь перед квартирой 4Д, вытягиваю руку, чтобы ничего не попало на мои ботинки, и вываливаю мусор из пакета прямо на коврик с надписью: “ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ” и спящим зеленым котом. Эта кошачья картина кажется мне малоподходящей для дверного коврика. Почти весь мусор, лежащий кучкой на полу, мягкий – засаленные бумажки, остатки овощей, немного кофе. Со дна пакета выпадает консервная банка, которая должна была находиться в ведре с тарой. Она отскакивает от коврика, а затем от двери и катится по полу. Тотчас же я слышу торопливо приближающиеся по коридору шаги с другой стороны двери. Я не реагирую на них до тех пор, пока кто-то, находящийся внутри, не начинает поворачивать ключ. Дверь открывается, когда стук моих ботинок слышен уже на лестничных ступеньках. Я бегу вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Мой гулкий топот внизу контрастирует с оторопелой, как мне кажется, тишиной там, наверху. Но тот, кто открыл дверь, не замедлил связать разбросанный мусор с громким топаньем убегающего человека и припустился вдогонку. Но, я знаю, что это бесполезно, потому что шахта лифта помешает ему увидеть меня, несмотря на то, что нас разделяет меньше, чем этаж. “Сволочь, козел! – орет жена Самуэля, – какой же мерзавец этот тип,” – и почему это она думает, что я мужчина? Видимо, потому, что не слышит звонкую дробь каблучков, но слышит шум моих прыжков по ступенькам. Ведь женщина не спускается по лестнице гигантскими скачками. “Бессовестный наглец”, – продолжает верещать она, останавливаясь. Жена Самуэля раздражена от бессилия. Она даже не может подбежать к окну, чтобы посмотреть на того, кто выбегает из подъезда, потому что их окна, точь-в-точь, как и мои, выходят во двор.

На улице я сбавляю шаг и решаю пройти пешком до станции Аточа, чтобы сесть там на пригородный поезд. Получасовая прогулка снизит адреналин. К тому же мне не нравится идея идти прямиком в метро и чувствовать тела прижатых к тебе людей в битком набитом вагоне как раз теперь, когда моему телу необходимо пространство и воздух, как будто за последние минуты оно увеличилось в размерах и вместило в себя гораздо больше того, что видно.