Сотворение любви (ЛП)

отделявшее его от желаемого. Зайдя в подъезд, я вижу, что из прорези почтового ящика торчат наружу разные скрученные и помятые бумаги. Такое чувство, что ящик забит ими доверху, и последние письма и рекламные проспекты в него запихивали с трудом. Хотя у меня и нет желания проверять содержимое почтового ящика и очищать его от рекламы, но приходится. Открыв дверцу, я действительно обнаруживаю в нем какой-то пакет, едва уместившийся в ящике, и закрывающий добрую часть прорези. Он адресован не мне, а некоей Алисии Рамирес, но на пакете не указаны ни этаж, ни квартира. Я задаю себе вопрос, не моя ли это соседка, и поэтому вместо того, чтобы оставить пакет на подносе, куда складывают все ошибочные отправления, я изучаю все остальные ящики, ища имя адресата рядом с указателем этажа и квартиры и думая, что найду. Но с налету, при первом беглом осмотре, найти адресата мне не удалось, и я начинаю искать повторно, но уже более тщательно, не спеша, беря на себя труд прочесть каждую карточку. И тогда я читаю имя, на которое до сих пор никогда не обращал внимание. Впрочем, в равной степени я незнаком и с другими соседями, потому что живу в этом доме, как говорится, отлично от остальных, словно иноверец или инопланетянин. Повстречайся мне соседи на улице, не думаю, что я смог бы узнать кого-нибудь из них, кроме своей соседки и актера, живущего в другой квартире на верхнем этаже, чье лицо было мне знакомо еще до того, как он приехал сюда жить. Самуэль Кейпо. Живет на четвертом этаже в квартире “Д”, как раз прямо подо мной. Имя на карточке было накарябано шариковой ручкой неровными буквами, как будто человек писал из неудобного положения, держа листок на ноге или стене. Из кривых строчек всплывает женское имя, которое я тут же забываю. Самуэль, человек, о котором я до сих пор знаю только то, что он много говорил и мало делал, который не захотел уйти и жить с Кларой, когда она его о том попросила, который, по словам Карины, был ушлым эгоистом. Этот человек бросил Клару незадолго до того, как она погибла, когда машина врезалась в дерево или стену, или же перевернулась три-четыре раза, этого я не знаю. И вот теперь для меня становится невыносимым не знать того, как погибла Клара. А вдруг она погибла не сразу, зажатая грудой металла? Слышала ли она голоса первых людей, подбежавших, чтобы помочь ей, видела ли пожарных и полицейских? Что, если она была в сознании, и чувствовала непроходящую, непрестанную боль, предвестника ее конца?

Хотелось бы знать, был ли там кто-нибудь, кто в это время держал Клару за руки, успокаивая ее прикосновением, пока она умирала.

Я поднимаюсь по лестнице, почти неосознанно подхожу к его квартире. Мне приходит в

голову позвонить в дверь, а как только он мне откроет, не представляясь, без всяких объяснений, сразу сказать: “Клара погибла, мне очень жаль”. Я представляю, как он остолбенело замрет на месте, сознавая, что это катастрофа, потому что за спиной стоит жена и ему придется врать. Пожалуй, он даже спросит меня: “Какая Клара? Я не знаю никакую Клару”. И тогда мне очень хотелось бы ответить ему: “Какой же ты трус, Самуэль, сукин ты сын. Твоя любовница погибла совсем недавно”. И, может быть, в этот момент его жена поймет, что за человек ее муж, и, не говоря ни слова, пойдет собирать чемодан.

Я останавливаюсь на его лестничной клетке. Хотя сейчас только сентябрь, на небольшой

черной металлической решетке на уровне лица висит крошечный игрушечный снеговичок, как в андалузском доме. Решетка здесь вообще не нужна, потому что за ней находится деревянная темно-зеленая дверь, похожая на мою. В этом доме, похоже, кажется, все. Ванная комната, в которой когда-то сфотографировали Клару, обнаженной и в пеньюаре, лежащей в ванной и стоящей у раковины, доверчивой и, возможно, счастливой. Я видел этого снеговичка не раз, поднимаясь и спускаясь по лестнице, когда мне не хотелось ждать лифт. Я много раз спрашивал себя, сколько еще времени он будет висеть, или они оставят его здесь до следующего Рождества. Но я никогда не задавал себе вопрос, кто живет в этой квартире: мужчина или женщина, обычная парочка или семья с детьми, молодые или старики. И этот снеговичок, шутка он или признак беспечности и небрежности. Я также не думал, а теперь это кажется мне очевидным, что под моей ванной есть другая, похожая ванная, а под ней еще одна.

Я подхожу к двери и прислушиваюсь. Ничто не указывает, что дома сейчас кто-то есть. Не