Соучастники

– Да. У него маленькая ферма. Он очень любит их. Узнал из газет, что я плыла на «Титане Рона». Решил меня утешить.

– Я думал, бабочек, если и растят, то не для утешения.

– Напрасно, – ответила Валерия. – Они – как маленькие дети. Все понимают. Жаль, говорить не умеют. Вот, сейчас покажу, как их кормить. О них нужно заботиться, иначе они погибнут.

С ленивым любопытством я смотрел, как Валерия готовит раствор с сахаром и медом. Жестом она подозвала своих питомцев. В минуту четыре хоботка опустошили блюдце. Потом, чтобы бабочки не замерзли, Валерия заманила их в шкатулку.

– А зачем растят, если не для иголки? – спросил я.

– Вы не знаете старую немецкую легенду о бабочках?.. Давным-давно, в забытом княжестве, жил один рыцарь. Он собирался в путь, сражаться за своего князя. Когда он уже сел на своего гнедого жеребца, к нему выбежала его невеста. В руках она несла разрисованный ларец. Она сказала: «В нем – мои бабочки, пусть они напоминают тебе о моей любви. И пусть они погибнут, если ты погибнешь. Считай, что они – это мое сердце». Рыцарь бережно хранил бабочек. Как известно, если их воспитывать, правильно кормить, они могут прожить и шестьдесят лет. Ночью он отпускал их полетать, а утром они неизменно возвращались. Во многих битвах он побывал. Неизвестно, победил он или проиграл, но возвратился в родные земли семь лет спустя. Бабочки были живы, ведь он так заботился о них. И вот он возвратился. Но, не успел он слезть с коня, как ему сообщили о смерти невесты. Она умерла сутками ранее. Он попросил пустить его к ней. Встав у ее изголовья, он выпустил на волю ее бабочек. Они опустились на грудь умершей – и внезапно она задышала, ее лицо порозовело, и она открыла глаза и узнала своего любимого. Верность любви спасла ее от смерти и забвения.

– Как красиво! – согласился я.

– Вам нравится? Это известная история. Бабочек растят, чтобы потом дарить их. Влюбленные дарят их друг другу в доказательство своей любви. Считается, что, пока живы их бабочки, их чувства не угаснут.

12.

Валерия допила молоко, и мы перешли в большую гостиную.

За стеклянными стенами распускались сумерки. С удовлетворением я глядел на снежную голову Валерии и не понимал, отчего не полюбил ее.

– У вас, Марк Анатольевич, деньги есть? – буднично спросила она.

– Ну как?.. Есть.

– Долго собираетесь путешествовать?

– Думаю, месяц или полтора, – ответил я. – Это мое первое в жизни путешествие.

– Вам повезло не погибнуть. Утонули бы на «Титане Рона»… Вы меня спасли, можно сказать.

Я промолчал. В молчании я жалел себя от того, что не могу искренне ее хотеть.

– Вы в Москве живете?

– Да, – ответил я.

– На Конюшенном?

– Нет. А что?

– Алиса Валентиновна сказала: вы поэт. А поэтов нынче селят на Конюшенном. Я вчера посмотрела на вас в «Вымысле». У вас интересные стихи, знаете?

– Спасибо.

– А дача поэтическая у вас есть?

– Нет, нет.

– Не успели дать или не положено?

– Не успели. Но какое мне… а-а-а, пусть. Не знаете, что стряслось с Алисой Валентиновной? Она встала? Или еще спит? Сумерки…

– Алиса Валентиновна? – с удивлением спросила она. – А вы не знаете, что она в одиннадцать часов уехала?

– К-как – уехала?

– Она торопилась, боялась опоздать на поезд. Ее ждут во Франции.

Я решительно ее не понимал. Сначала я порывисто встал. Потом сел, застыдившись первого впечатления. Новость о тебе меня ошеломила. Правильность тобою сделанного была столь неправильна с моей точки зрения, что, казалось, я на минуту отупел.

– Марк Анатольевич… – позвала меня Валерия. – Вы на меня не обижайтесь, хорошо?

– Но что?

– Ваши… отношения… поймите, пожалуйста, Алису Валентиновну. Ее ждут.

– Я должен… с ней поговорить.

– Но с ней нельзя… нельзя поговорить! – в страхе крикнула мне она.

А я уже бежал к твоей комнате. Ее оставили незапертой. Я вбежал в обыденность; в ней ничто о тебе не напоминало. Я желал найти от тебя счастливый знак: записку ли, фантик от конфеты, носовой платок, хотя бы волос. Но комната была отвратительно стерильна. Лучше бы я нашел стены в твоей крови, а тебя – с разрушенной выстрелом головой. Впервые я столь испугался обычности, естественности нашей жизни.

В экзистенциальном ужасе я ушел к своей кровати и просто упал на нее.

– Я считаю, она поступила правильно. – Валерия пришла, чтобы меня «утешить». – Ничего из вашего объяснения бы не вышло.

– Она из Парижа собиралась ехать?

– Да, с женихом.

– Куда? На чем?

– Не знаю.

– Врать нехорошо, – перебил я.

– На Восточном экспрессе, если вам интересно, – ответила Валерия. – Вы больны. Вы… не можете… навязаться женщине, которая не любит.

– А что мешало мне об этом сказать? – разозлился я.

– Нежелание причинять вам боль, – отрезала она. – Впрочем… поступайте, как хотите. Мне какое дело?.. Вы собирались в Познань, если я не ошибаюсь.

– В Познань я не поеду.

– А потащитесь в Париж?

– Скажите, легко достать ваших бабочек?

– С ума сошли? – возмутилась она. – Их дарят по взаимному согласию! Если вы предлагаете любовь, но не уверены во взаимности, бабочек воспримут, как первый шаг к домогательствам, а то и похуже. В вашем случае дарить нужно стрекозу.

– Тоже старый обычай?