Соучастники

– Нет-нет, – с забавной улыбкой ответила Валерия. – Как вы мало знаете о нашей жизни, Марк Анатольевич! Счастье ваше, что вы выбрались в большой мир!

– И что значит ваша стрекоза?

– Это история о влюбленных с Восточного экспресса. Нынче ее все пересказывают. В последнем предвоенном Восточном экспрессе встретились два человека и полюбили друг друга. Оба были иностранцами. Пересказывают разное, сами понимаете, какие истории… Говорят, она была итальянкой, а он – сербом. Она ехала до Бухареста, он – до Константинополя. А так как они должны были расстаться, они пообещали снова встретиться в этом же экспрессе. На прощание он подарил девушке малахитовую стрекозу, чтобы она сохранила ее на память. Но, понимаете, это был последний экспресс, началась война, и сообщение было приостановлено. На войне мужчина погиб. Девушка выжила и села на первый же послевоенный экспресс, надеясь встретиться с любимым. Но он не появился. Через несколько лет, начав поиски, она узнала о его смерти. Чтобы почтить его память, она в последний раз проехала из Парижа в Константинополь на экспрессе, а в пути выпустила стрекозу, как символ их любви.

– Валерия, вы полны романтических историй, – со смешком сказал я. – Кто вам их рассказывал?

– Вот, узнаешь провинциала! Говорю вам: эти истории знают нынче все образованные люди. Мы хотим верить, что бабочки сохранят наши чувства, в каком пекле мы бы ни оказались. Мы верим, что стрекоза поможет освободиться от боли утраченного счастья. Не судите нас строго за военные байки. Мы живем в страшные времена.

– Простите. Я не хотел обижать вас.

– Стрекозу можно купить на любом вокзале, – собираясь, сказала Валерия. – Но не берите «бродяжку». Ее выпускают по погибшим. Купите «перевязанную». Она – о живых любимых.

И она ушла.

13.

Знаешь, в любви есть нечто неправильное. Оттого я долго страшился ее, не хотел ее. Нет, «не хотел» – громкие слова. В них – неуместная поза. Показательно презирая ее, я втайне желал пережить это неестественное в моем случае, болезненное чувство. Мне казалось, что не Бог (если Он был) создал любовь, а его вечный оппонент, сам дьявол спустил на землю любовь, чтобы посмеяться над человеческим.

Отчего во мне поселилось это презрение? Помню, в юности меня страстно любила знакомая девушка. Я, возможно, мог бы желать ее, не случись у нее ко мне сильное чувство. Обнаружив эту любовь, я почувствовал, как она смешна, как смешно все, с нею связанное. Влюбленная была неправильно нежна со мной. Была со мной осторожна, как с купленной задорого вещью. Много краснела, глупейше заикалась, путалась в смыслах, со стороны казалась… ничтожною. Я понял, посмотрев на нее, что влюбленный человек обязательно должен быть ничтожным. Это инстинкт. Понял позже и то, что помутнение любви – не внешнее, с краснотою и нелепым поступком, а внутреннее. Влюбляясь, мы удивительным образом тупеем. Мы лишаемся себя, своей истинной личности. Мы бесконечно притворяемся, играем «лучших себя», приносим свою независимость постороннему, думая, что влечение важнее, самоограничение нравственнее нашей естественности.

Нет, это непросто, Алиса, пойми меня. Я много смотрел на любовь. Так уж вышло, что мне рано стало противно ее притворство от наслаждения. Всю жизнь я стремлюсь к абсолюту. Мне сложно с самого детства мириться с половинчатостью чувств, со слабостью человека в его отступлении от прежнего. Любовь верит в свою бесконечность – и мне глубоко противна эта вера. Мне отвратительно желание любви быть вечной и обязательно серьезной. Окажись она действительно вечной, я бы не посмел судить ее за это. А сужу я ее за лицемерие. Рано я понял, что буду противен себе в любви: сначала я поверю в нее, буду жить с мыслью, что ты, выбранная мною, окажешься моей последней страстью (разве может любовь допустить, что она вот-вот закончится?), а потом… конечно же, я разлюблю, и воспоминание о любви останется со мной в форме легчайшего стыда. Пойми, мне противно не то, что я разлюблю. Мне противно, что какое-то время я буду верить, что не разлюблю никогда.

Я не собирался тебе навязываться, поверь. Больше скажу тебе – я не хотел добиваться твоей взаимности, я лишь желал продлить боль ускользающей любви. Я научил себя любить саму любовь к тебе. Оказалось, необязательна взаимность, чтобы прочувствовать сладость нового состояния. Так, я полюбил засыпать с мыслью о тебе, и в моем воображении ты была лучше, притягательнее, и я любил тебя даже сильнее в мечтах, что не смог бы выдержать в жизни. Взаимность, напротив, пугала меня страшно. Несколько раз я хотел сойти с пути, больше с тобой не встречаться. Окажись ты со мной в такое мгновение и обними меня, я бы вырвался, оттолкнул тебя со злостью. Но затем я успокаивался. Пусть потом я разлюблю тебя, пусть память о тебе станет мне противна. Вопреки логике мне захотелось пережить и позор разрыва, лишь бы ему предшествовали минуты полного чувства. Лучше разбей мне сердце, но дай мне в полной мере прочувствовать это.

14.

Пересаживаться нужно было в Варшаве.