Совдетство. Узник пятого волнореза

— Врут! У нас все от народа скрывают!

Мы напряглись, опасаясь, что снабженец заметит новые увечья магнитофона, но он даже не обратил внимания, забрал у Риммы сувенирную бутылку и налил себе в стакан чачи. Хлопнув и закусив хлебом, снабженец пожаловался Батурину, что от чрезмерного употребления алкоголя стал мнительным. Если не сбавить обороты, может развиться мания преследования. Так, сегодня ему весь день казалась, будто какой-то «москвич» упорно ехал за ними до самого озера, да и на обратном пути не отставал.

— Действительно, странно… — кивнул Башашкин, отводя глаза. — Может, ОБХСС?

— Нет, Михалыч, те по-другому работают. Им накладные подавай! Зачем за мной-то следить, да еще на отдыхе? Я же не шпион какой-нибудь. Всё! Сегодня еще пью, а завтра ни-ни! — молвил он и снова наполнил стакан. — Какой ты молодец, что завязал!

Откуда-то примчался взволнованный Рекс, он подбежал на полусогнутых к хозяевам, метя хвостом пыль и виновато заглядывая им в глаза, словно пытался понять, знают ли они о случившемся. Ларик потрепал его по холке, и пес, немного успокоившись, лег на свой вытертый коврик под инжиром, образцово вытянув передние лапы. Он был похож на бедового ученика, который сидит за партой, выпрямившись и сложив перед собой руки, чтобы никто не догадался о его проделках, но при этом тревожно поглядывает на дверь класса. Рекс же смотрел на калитку.

— Тут что-то не так… — засомневался Башашкин.

— У каждой собаки своя тайна! — рассудительно заметил Петр Агеевич. — Опять, наверное, подрался…

И тут на дорожке появилась тетя Бела — вся в черном, с похоронным лицом. Она потрясала перед собой какой-то тряпичной пестрядью, оказавшейся при близком рассмотрении мертвой курицей со свернутой набок головой и клювом, разинутым в прощальном кудахтанье.

— Вот! Полюбуйтесь, что ваш бандеровец натворил!

Рекс мучительно нахмурился и отвернулся, словно не в силах смотреть на дело лап своих.

— Да что же это за день сегодня такой! Рекс, ты совсем спятил! — ахнула Нинон и потянулась за скалкой. — Я же тебя на живодерню сдам!

Злодей вжал уши, заскулил, но не убежал, готовый к справедливому наказанию. Такое с ним уже случалось — подводил охотничий азарт, но белых кур он никогда не трогал, зато пеструшек, похожих на куропаток, хватал, не в силах удержаться, если те вышли за забор, на дорогу или пустырь, однако никогда не притаскивал домой, понимая, чем это грозит.

— Он не виноват, тетя Бела, его же так натаскали… — заступился за пса мой друг.

— Понимаю, Ларик, понимаю… Как шампанские яблочки?

— Спасибо, вкусные.

— Бел, не сердись! — Казачка отложила скалку. — Раньше Сандро, пока не заболел, с ним часто в лес ходил. А теперь… Сама знаешь. Поверишь, иной раз плачет по-своему, по-собачьи, так по охоте скучает! На воробьев стойку делает!

— Верю! А с ней-то что делать будем? — И соседка тряхнула мертвой курицей.

— Бедненькая клуша! — всхлипнула Римма.

— Сколько хотите за покойницу? — спросил снабженец.

— Какая покойница! Теплая еще! Потрогайте!

— Верю. Сколько?

— Десятку!

— Соседка, побойся бога! За неощипанную курицу червонец? Да ей красная цена — трояк!

— Трешка? Нинон, ты в своем уме? Знаешь, какая несушка была! Как пулемет…

— Она у тебя юбилейные рубли несла, что ли? — вступила в торговлю Машико.

— Ладно — пятерка! Уступлю по-соседски. — Бела швырнула пеструю тушку на стол: голова курицы бессильно откинулась, круглый неподвижный глаз удивленно уставился в небо.

Петр Агеевич вынул из «лопатника» и протянул пострадавшей синюю бумажку, такую новенькую, что, казалось, запахло денежной краской. Бела сложила купюру, сунула за пазуху и ушла, на прощание погрозив бедокуру пальцем. Рекс боязливо наблюдал расплату, изнывая от стыда за свой безрассудный проступок.

— Нинон, а сооруди-ка ты нам из нее чахохбили! — попросил Добрюха. — Выйдет?

Когда Машико услышала просьбу, у нее задрожали губы, она повернулась и решительно ушла на свою территорию. Между свойственницами шла давняя, ревнивая борьба за кулинарное первенство.

— А чего ж не выйти! — улыбнулась казачка, взяла курицу за желтые скрюченные лапы и, проходя мимо Рекса, приветливо шевельнувшего лохматым хвостом, со всего маха огрела его по морде пернатой тушкой, и пес с визгом удрал, перемахнув через изгородь.

— Ну зачем же? — поморщился снабженец.

— Для науки. Макаренко даже детей бил.

…Вечером, после ужина, Ларик вызвал меня за дом, угостил сигаретой, открыв новую пачку «Иверии», и показал припрятанную между чуть обгоревшими досками бутылку портвейна «Колхида». Поняв, откуда все эти богатства, я предостерег:

— Смотри! Додик заметит…

— До ревизии ничего не заметит. А потом ему самому передачи носить будут. Выпьем, когда на дело пойдем! — пообещал он. — Ты с нами?

— С вами, — обреченно кивнул я.