Совдетство. Узник пятого волнореза

Ларик зашел за волнорез и, пользуясь тем, что его никто не видит, быстро окунулся нагишом, зазывал в воду меня, но я не стал портить прическу, смывать «Шипр» и мочить спину, она стремительно заживала и немилосердно зудела, поэтому я подошел к бетонному столбу, державшему забор Ардаваса, и с наслаждением потерся хребтом и лопатками.

— Ну ты прямо как ишак! — смеялся мой друг, прыгая на одной ноге, чтобы вытряхнуть воду из уха.

34. Есть ли жизнь на Марсе?

На набережной было людно, курортники вышли на вечерний променад, это от слова «промяться». Старшее поколение вырядилось почти как для похода в театр. Однажды Лиде выдали в профкоме два билета на дефицитного «Отелло». И она, дело было в воскресенье, начала собираться еще в обед, за час до начала спектакля моя несчастная маман сидела на диване, обложившись своими немногочисленными нарядами, и горько плакала, не зная, в чем пойти на культмероприятие. С улицы вернулся Тимофеич, злой из-за того, что вынужден увлекательную игру в домино променять на тоскливый Большой театр, где здоровые мужики вместо того, чтобы стоять у станка, поют дурными голосами или, того хуже, прыгают по сцене, затянутые в трико, как профурсетки. Посмотрев на рыдающую жену, он свирепо произнес: «Если через пять минут не будешь готова, задушу, как Дездемону, и никуда не пойдем!» Что вы думаете? Они приехали на спектакль за пятнадцать минут до начала, и отец еще успел махнуть бутылочку пива «Дипломат», которое продают только в буфете Большого театра, так как там всегда много иностранцев.

Я люблю наблюдать за людьми. Пожилые дамы на набережной были в платьях ниже колен, а из-под шляпок с тряпичными цветами торчали фиолетово-седые кудри. Говорят, чтобы получить такой окрас, разводят в тазу обычные школьные чернила. Некоторые бабуси натянули белые кружевные печатки, а в руках держали древние сумочки — ридикюли. Старики выступали в светлых мятых двубортных костюмах: громоздкие плечи и широкие, как паруса, брючины с отворотами. Старпёры были в соломенных или капроновых шляпах, реже в белых холщовых кепках и бархатных тюбетейках. Многие при галстуках, коротких, как меч гладиатора. У некоторых на груди пестрели орденские планки. А вот те, кто помоложе, оделись попроще: тенниски, спортивные штаны, коротенькие юбки, техасы бриджи или просто шорты. На головах — панамы, малахаи всех фасонов, матерчатые картузы с прозрачными пластиковыми козырьками. На майках красовались разные изображения, чаще из «Ну, погоди!». Ларик утверждает, будто на рынке в Сухуми есть ларек, где на твоей футболке за три рубля могут напечатать один из десяти рисунков, выставленных в витрине, и что самое интересное: после стирки картинка никуда не девается, правда, слегка бледнеет. В Москве таких чудес я пока еще не видал. Башашкин считает, что грузинам, чтобы не бузили, позволяют немного капитализма в разумных пределах. Им же хуже, ведь в таком случае в коммунизм они приплетутся последними.

— Ё-моё! — Ларик толкнул меня в бок, кивнул на телистую даму, напялившую такие короткие и тугие шорты, что наружу выглядывало полпопы.

Как быстро все меняется! Еще недавно в шортах (детские короткие штанишки не в счет) не пускали в кафе и в кино, теперь же вход воспрещен только в плавках и купальниках, которые год от года становятся все у́же и бикинистей.

По набережной стаями бродили местные лоботрясы, все как один в дакроновых брюках, нейлоновых рубашках с закатанными рукавами, лаковых остроносых туфлях и кепках-аэродромах. Они жадными орлиными взорами выискивали одиноких скучающих женщин или подружек, отправившихся на променад без мужского сопровождения, и заводили знакомства, обращаясь: «Уважаемая…» Но это пока трезвые. Выпив, южные шалопаи становились развязными и могли крикнуть через проезжую часть, обращаясь к симпатичной прохожей: «Девочка, ты целочка?» После портвейна во мне тоже забурлила шкодливая отвага, я даже зачем-то подмигнул юной рыжеволосой незнакомке. Она шла по набережной, с трудом удерживая на лице выражение гордой неприступности.

— Динамистка! — определил опытный Ларик, заметив мой интерес. — Не трать время.

К киоскам за мороженым и прохладительными напитками тянулись очереди, самая длинная выстроилась к пивному ларьку, и, конечно, отстояв такой хвост, страдальцы не довольствовались одной кружкой, а брали, сколько помещалось в руках, и пили потом до изнеможения, отбегая в ближний кустарник. Даже Костас, обычно громко зазывавший редких клиентов, обещая им память на всю жизнь, сегодня был нарасхват, не успевая щелкать всех желающих. Ларику он едва кивнул, все еще не простив давешнюю грубость.

Когда мы поравнялись с забитым до отказа кафе, нас окликнул знакомый женский голос:

— Мальчики, не проходите мимо!