Совдетство. Узник пятого волнореза

«Русалки-беструсалки…» — подумал я и прерывисто вздохнул.

Они отошли от меня метров на двадцать, превратившись в едва различимые во мраке белесые силуэты. Я тоже стал раздеваться, аккуратно складывая вещи на плоском камне, и сначала собирался окунуться все-таки в трусах, но потом сообразил, что, одеваясь, намочу техасы, девушки это сразу заметят и уличат в обмане. Это я себя так убеждал, а на самом деле мной овладело жгучее желание искупаться нагишом. От волнения я забыл, как снимаются трусы. Эх, была не была! Слева послышался плеск, и донеслись восторги:

— Боже, не вода, а парное молоко!

— Зоя, она же светится!

— А что я тебе говорила!

На всякий случай, прикрываясь растопыренной пятерней, я забежал в ночное море, ноги, двигаясь в воде, оставляли за собой ажурный след. А если резко провести по поверхности рукой, то вспыхивала кружевная полоса, похожая на молочный свет неоновых трубок. Стараясь не глядеть в сторону купальщиц, я двинулся от берега медленным брассом. Странные, непривычные чувства тревожили меня. Конечно же, я плавал в море голым и не раз, например, когда нырял на пустынном пляже с Лариком. Мы, чтобы не возвращаться в мокрых плавках, раскладывали их на камнях, и когда выходили на берег, они уже были сухими, в белых разводах соли. Но сегодня совсем другое! Оттого, что в пятнадцати метрах от меня блаженствуют в чем мать родила две девушки, я ощущал во всем теле какой-то томящий гул, такой же гудит в высоковольтных проводах, натянутых вдоль просеки. Наверное, женская нагота, подумал я, подобна электричеству, а соленая жидкость, как известно, прекрасный проводник… Да и запах духов тоже далеко разносится водой, и ночное море, напоенное тонким Зоиным ароматом, нежно обволакивало и влекло неведомо куда…

— Боже, какой кайф! — донесся ее счастливый голос. — Михмат никогда бы мне не разрешил! Юрастый, ты там не утонул?

— Н-н-ет…

— Ты знаешь, что вода светится?

— Знаю.

Я поплыл дальше, любуясь, как вспыхивает под руками потревоженное море, и пузырьки воздуха, словно мириады светлячков, разлетаются в разные стороны. Удаляясь от берега, я думал о том, что, сняв такой пустяк, как сатиновые трусы, ты вдруг на самом деле ощущаешь себя беззаботной и беззащитной частицей неисчерпаемой соленой стихии, спокойной и бурной, ласковой и беспощадной. Ты становишься исконным обитателем таинственной глубины, населенной медузами, рыбами, дельфинами, крабами, осьминогами и еще черт знает чем, науке пока неведомым. Доплыв до буйка и обняв его склизкую голову, я вдруг отчетливо представил себе, как в темноте какая-нибудь хищная сволочь, приняв мое мужское достоинство, мотающееся в воде не хуже импортной блесны, возьмет и отхватит его своими острыми зубищами под корень. От ужаса у меня перехватило дыхание, и я поспешил назад, взметая светящиеся брызги, гребя, как раненый Чапай, одной рукой, а второй оберегая свое сокровище.

Девушки уже вышли из воды, на берегу смутно виднелись их женственные силуэты. Мне оставалось совсем немного до суши, я нащупал ногами дно, и тут прожектор снова полоснул по пляжу, с интересом, как мне показалось, задержавшись на русалках. Это напоминало фотовспышку. Зоя, растянув наискосок полотенце, вытирала спину, я успел рассмотреть ее долгое загорелое тело, две светлые полосы от купальника, вздернутые острые груди с маленькими темными сосками, чуть округлые бедра, впалый живот и русый мысок, похожий на мокрый чубчик, прилипший ко лбу. Тамара в тот момент отжимала волосы, меня поразили ее сильные руки, мощный стан, крепкие налитые ноги и дремучий пах.

— Ой, — вскрикнула ткачиха, панически прикрывшись. — Да что же это такое!

— Не бойся, Тома! Пограничники нас вряд ли рассмотрели, а вот Юрастый… Но он хороший мальчик! Он ничего не видел. Правда же?

— Ничего… — Я стремглав выскочил на гальку и впрыгнул в трусы, боясь, что луч прожектора сейчас вернется. — Честное слово!

— Врать готово! — проворчала Тамара, завязывая поясок халата, облепившего мокрое тело.

— Ой, чуть не забыла! — воскликнула Зоя и, войдя по щиколотку в море, сунула шанелевые тряпицы в воду и прополоскала.

— Зачем? — удивилась ткачиха.

— Для конспирации, подруга, — объяснила студентка, знакомо картавя. — Это ты у нас свободная женщина Кавказа, а я под микроскопом. Учет и контроль. Ты не представляешь, какой Михмат наблюдательный, сразу заметил бы, что купальник сухой, а значит…

— Ничего это не значит. Может, ты передумала окунаться.

— Ага, и намочила голову! Юрастый, ты нас не выдашь? Ты умеешь хранить девичьи тайны?

— Умею…

— Ты ничего не видел?

— Ничего, — твердо ответил я, краснея.

— Я так и думала. Значит, у нас уже есть общая тайна! А это немало…

37. Месть аборигенов

Поднявшись наверх, где было посветлей, благодаря санаторным фонарям, Зоя остановилась около накренившейся сосны с длинными иглами и, таинственно глянув на нас, вынула из кармана полосатой туники пачку «Стюардессы», а также импортную зажигалку с жидким газом в прозрачном пластмассовом корпусе.