Проблема гораздо глубже. Хотя принцип типа «человек превыше всего» понятен — ведь мы социализированы принимать как должное привилегии нашего вида — он также неприемлем, и его необходимо преодолевать при помощи анализа иерархии и превосходства, пронизывающих всю структуру общества. Однако сложность состоит в том, что зачастую требуется много времени на осознание, что такое угнетение и как оно действует за рамками привычных нам конфликтов. В интервью с Дерри Пейтманом в превосходной книге Chomsky on Anarchism
(«Хомский об анархизме») Ноам Хомский поднимает именно этот вопрос:«На самом деле ещё одна проблема, которую, мне кажется, нам нужно признать, состоит в том, что в любой конкретной точке человеческой истории люди не понимали, что такое угнетение. Это то, чему нужно учиться. Если вернуться, скажем, во времена моих родителей или бабушки, она не считала, что угнетена, живя в суперпатриархальной семье, где отец, идя по улице, в упор не видел родную дочь, попадись она навстречу, — не потому, что он не узнавал её, а потому что было просто не принято здороваться со своей дочерью. Это не ощущалось как угнетение. Казалось, что просто так устроена жизнь... Но, как известно каждому, кто вовлечён в любой вид активизма, скажем, в движение за права женщин, одна из главных задач — заставить людей понять, что они живут в условиях угнетения и господства. Это не очевидно, и, кто знает, какие формы угнетения и превосходства мы просто принимаем как должное, даже не замечая их»
[206].Заметить угнетение, неочевидное для нас, может быть сложной задачей, особенно если мы привыкли к нему и наслаждаемся его последствиями в повседневной жизни. Большинство из нас каждый день пользуется привилегиями нашего вида — за каждым приёмом пищи или всякий раз надевая обувь, сделанную из кожи животного. Это может звучать морализаторски и немного мрачно, но не более морализаторски, чем предположение, что белые люди извлекают выгоду из структурных и институциональных аспектов белых привилегий в нашем обществе. За шесть лет работы профессором в университете самым непростым предметом, который мне доводилось преподавать, были расовые привилегии и неравенство. Не потому, что теория особенно сложна, скорее потому, что людям, впервые приходящим к этим идеям, тяжело понять, признать и принять свои собственные привилегии. Это как пытаться объяснить рыбе, что такое вода, так что студенты сопротивляются, сталкиваясь к ошеломляющими доказательствами, что американское общество во всех своих проявлениях построено на господстве белых привилегий. Они ищут другие объяснения, часто оправдывая расовое неравенство «ленью», «культурой» или даже аргументом из книги Bell Curve
(«Гауссова кривая: Интеллект и классовая структура американского общества») об уровне интеллектуального развития. Либо начинают оспаривать статистику, этнографические сведения или автобиографии, которые показывают, как работает расовое превосходство, утверждая, что они описывают самые худшие и крайние случаи. Точно так же, когда я обсуждаю вопрос прав животных и видового превосходства — даже с людьми, которые глубоко преданы борьбе с другими формами господства — я снова оказываюсь в ситуации, когда группа отказывается признать свои привилегии и прячется за удобными терминами, оправдывающими превосходство: «так было всегда», или «это наша природа», или «животные не такие умные и чувствительные, как мы», или «но они же вкусные», или «я хожу в “Хоул Фудс” и покупаю мясо с логотипом “Сострадание к животным”». Или же вас превращают в «веган-фрика» только за упоминание этого понятия и немедленно маргинализируют и высмеивают люди, которые в других случаях с большой озабоченностью будут обсуждать проблемы человеческого господства.