Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

Как я доказывал в предыдущей главе, по большей части эта реакция также связана с тем фактом, что мы живём в социуме, который рассматривает человеческое общество и человеческую природу — то, что Букчин называет второй природой [202] — как что-то, находящееся «над» и «выше» мира природы и его обитателей в некой благодатной иерархии. Равно как мы живём в обществе, построенном на привилегиях белой власти и капитала, мы живём в мире, где существуют системные видовые привилегии. Точно так же, как каждому из нас приходится бороться с расизмом в своём сознании, который мы усваиваем в процессе воспитания, каждому из нас — включая тех, кто решил посвятить себя отмене эксплуатации животных — необходимо бороться с аппаратом видовых привилегий в своём сознании. Рядовой человек ест животную пищу и наслаждается ей и, вероятно, видит себя на вершине пищевой пирамиды. Тот, кто вовлечён в прогрессивные или левые движения, по меньшей мере косвенно решил в разумных пределах ставить под сомнение другие виды привилегий, в той или иной степени. Несмотря на годы обсуждения проблемы угнетения людей, я никогда — ни разу — не слышал, чтобы кто-нибудь, хотя бы отчасти разделяющий левые идеи, утверждал, что сперва нам следует решить проблемы белых, прежде чем мы решим проблемы небелых, или что стоит решить проблемы мужчин, прежде чем переходить к проблемам женщин [203]. Любой, кто станет утверждать, что нам следует сначала заняться проблемами белых людей, мягко говоря, являлся бы сторонником белого превосходства [204]. Большинство из нас сочли бы такое высказывание грубым, низким и не заслуживающим особого внимания. И всё же, как я описал выше, я слышал, как идейные левые, люди, которые трудятся во имя невероятных идей и движений, позволяют себе подобные высказывания о видовой принадлежности с абсолютно невозмутимым (и часто раздосадованным) видом. Многие (хотя не все) в левом движении, от прогрессивных демократов до марксистов, кажется, готовы принять то, что они считают видовой иерархией, одновременно ратуя за преодоление других видов иерархии (скажем, классовой, расовой, гендерной или даже националистической).

Особенно эта проблема распространена среди так называемых «прогрессивных» активистов, многие из которых также оказываются втянуты в потребление локального органического мяса, молочных продуктов и яиц в качестве «политической позиции» неприятия пищи промышленного производства. Главный оплот «прогрессивной» мысли, журнал The Nation, опубликовал обзор истории вегетарианства Тристрама Стюарта The Bloodless Revolution («Бескровная революция»), который показывает, что журнал не более прогрессивен в вопросах прав животных, чем рядовой охотник, что демонстрирует, насколько глубоко проблемы человеческого господства укоренены в прогрессивном мышлении. После стандартного обзорного словоблудия статья заканчивается прямым ответным выпадом на призывы к большему состраданию по отношению к животным в The Bloodless Revolution:

«Хотя вегетарианцы считают, что отказ от превосходства человека снизит вред, наносимый природе, любые подобные усилия являются неизбежно контрпродуктивными. Отрицать высшую власть людей — значит отрицать их высшую ответственность за улучшение общества, защиту окружающей среды, от которой оно зависит, и даже — осмелимся мы сказать — за улучшение самой природы» [205].

Это простое утверждение человеческого превосходства признаёт господство людей над миром природы и его обитателями относительно беспроблемным. Мы, люди, уже «улучшили» природу, часто с катастрофическими результатами; гордыня, клокочущая под поверхностью этого аргумента — эта та же гордыня, что породила тот самый экологический кризис, с которым мы сталкиваемся сегодня. Хотя автор обзора утверждает, что почти каждый отказался бы от промышленно произведённого мяса, человеческое превосходство, которое он отстаивает, исключая вегетарианство и всякое обсуждение видизма, работает точно так же, как в случае любой более могущественной группы, оказывающей влияние на более слабую. В то время как выражение «бремя белого человека» заменила терминология так называемого неолиберального «Вашингтонского консенсуса» по развитию, слишком многие готовы взять в свои руки управление так называемым «видовым бременем», хотя бы потому что это считается «естественным» устройством мира и потому что снабжает нас сочными стейками и крутыми кожаными куртками.